Сергей Комяков - Запрещенная Таня

После отговаривания карточек пришлось писать сводку. В ней опять не было ни правды, ни убедительности. Она написала ее быстро и просто. Так же быстро и просто е пробубнил диктор. Закончив слушать эфир, Татьяна поняла, что этой сводке не верит никто на Радио. А может, не верит никто и в городе. Во всяком случае, из тех, кто может думать, не верит никто.

С таким мыслями она вернулась в свою комнату. Положила пакет с продуктами на буфет. Села, не раздеваясь на стул рядом.

— Почему они так ведут себя? — спросила у пустоты Татьяна.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил Коля.

— Почему советская власть так относиться к нам? Почему они не расскажут всем правду?

— Правду, — переспросил Коля.

— Да. Правду. Мы о ней в мирное время не слышали. А теперь ее нет и подавно.

— Какую правду? — очень тихо переспросил Коля.

— Как какую? — Татьяна, наконец, расстегнула пуговицы пальто, — она только одна и есть. Настоящая.

— Что ты такое говоришь? — глаза Коли заметались по стенам комнаты.

— Наверное, я о том, что надо бы следовать собственным лозунгам.

— Татьяна, — прошипел Коля, — сейчас не время.

— Да, — кивнула она, — не время и не место. Скажи еще, что по законам военного времени сейчас шлепнут без некролога. Так у нас и в мирное время было так же. Раз. И пропал человек.

— Таня, прошу тебя, — пробурчал Коля.

Лицо его стало белеть, глаза сильно моргали. Татьяна испугалась, что сейчас у Коли начнется приступ. Она быстро достала две таблетки люминала и дала Коле, а разговор решила продолжить уже в другом месте и с другим человеком.

Миша был счастлив увидеть ее. Его университет частично уже эвакуировали, но он под эвакуацию не попадал. Не были у Миши ни семьи, ни детей, а мать — старушка не учитывалась советской властью. Все это его не смущало, тем более, что ему добавили часы лекций и студентов.

— Представляешь, — громко сказал Миша, — если так пойдет и дальше, то я стану завкафедрой еще до зимы.

— Это война, — сказала Татьяна, — потери двигают наше общество быстрее, чем мирная жизнь.

— Я не попаду под мобилизацию, — так же громко сказал Миша, — у меня и язва была, но главное туберкулез. Он, вроде, прошел, но плеврит остался. В эвакуацию не берут, но и на фронт тоже. Буду расти здесь. В тылу!

Татьяна переступила через кучу грязи — город убирался все хуже и хуже:

— Почему они молчат?

— Кто они? — не понял Миша.

— Наши власти. Отцы города.

— Ну как так молчат? — почему-то Миша посмотрел по сторонам. До комендантского часа было еще рано и патрулей на улице было мало.

— Они не говорят нам всей правды, — упрямо повторила Татьяна, — на фронте совсем не так, как говорят в сводках. Они все это скрывают и от нас и от вас.

Как хорошо, что Миша не знал ее пару лет назад. Коля сейчас бы оборвал ее и прошептал бы: «Ты что. Опять захотела в подвал большого дома?». Миша ничего о ее запретном прошлом не знал и не перебивал ее. Во всяком случае, пока.

— Во время войны, — очень серьезно сказал Миша, — никогда не говорят всего. Враг имеет уши везде.

— Ты имеешь ввиду нашу советскую власть, — обычным тоном спросила Татьяна.

— Советскую власть? — опешил Миша.

_ Да. Под внутренним врагом, имеющим уши.

Миша резко остановился и дернул Татьяну за локоть:

— Что ты такое говоришь?

— А я думала, что ты не решишься на такое. Во всяком случае, пока мы не переночуем вместе, — с легким смешком отстранилась она.

Миша сумрачно смотрел на нее. Он стоял и машинально тер большим пальцем правой руки фалангу указательного пальца. Татьяна поняла, что он уже думал об этом, хотя и боялся думать.

— Ты думаешь, все они, — Татьяна кивнула в сторону уже пустой мостовой, где недавно ходили люди, — не думают об этом?

— Не думают, не все думают, — тихо сказал Миша, — те, кто много думали, уже вообще не думают.

Татьяна засмеялась чмокнула Мишу в шоку и побежала домой легким шагом влюбленной женщины.

Они шли с Мишей, который ждал ее после работы. Миша жил в коммуналке с мамой школьной учительницей. Сын пошел дальше и стал кандидатом наук и доцентом. Миша смеялся, что после того как он защитил диссертацию мама перестала говорить ему о литературе, но часто напоминала, чтобы он одел шапку:

— Она считает, говорил он, что все ученые такие рассеянные, что все забывают.

— А ты не такой, — улыбнулась Татьяна.

— Как видишь, нет, — Миша рассмеялся, — ведь тебя не забыл.

— Не надо, — Татьяна, сказала это какие-то серьезно- скрипучим голосом, — не надо. Сейчас не время и не место. Скорее всего, не время.