Вильям Козлов - Карусель

— Кто это так заливается? — наконец спросил он.

— Жаворонок.

— Я где-то читал, что, опыляя поля ядохимикатами, их совсем почти истребили...

— Наши, к счастью, выжили, — сказал я. Уже второй год наслаждаюсь я на этом проселке пением жаворонка. Тут же на поле гнездятся несколько пар чибисов, а в кустарнике перед сосновым бором живет сова. Я часто вижу ее в сумерках, иногда нахожу на дороге большое рябое перо. Почему сова теряет перья? Два дня назад по проселку впереди меня весело пробежали два матерых зайца, может, те самые, что каждую зиму старательно обгрызают мои саженцы.

— Черт побери, живешь в городе, иногда в воскресенье поедешь в Солнечное на дачу — так время и катится, а оказывается, настоящая-то жизнь начинается за чертой города... Может, плюнуть на все мои амбиции и приехать сюда, например, председателем совхоза? Или колхоза?

— Думаешь, справишься?

— Неужели не потяну? — искренне удивился Алексей Павлович. — Это с моим-то опытом партийной руководящей работы?

— Потянешь, если сначала окончишь сельскохозяйственную академию, — осадил я его. — Деревня уже не раз испытала набеги «варягов»! Приедут по разнарядке из городов новоиспеченные председатели колхозов, все развалят и с позором уезжают...

— И здесь, значит, мне нет места, — печально констатировал Термитников. — Скоро ты меня и впрямь убедишь, что моя профессия — это пустое место.

— Нет у тебя, Леша, никакой профессии, — сказал я. — Боюсь, что время наступило такое, что придется тебе ее заново приобретать. Не пойдешь же ты рядовым преподавателем учить студентов? Да и чему? И там реформы...

— Ну, спасибо, друг! — криво улыбнулся Термитников. — Утешил!

Дорогу прямо перед нами спокойно переползал уж. Мой приятель остановился, лицо его стало растерянным. Неожиданно метнулся к обочине, подхватил с усыпанной сосновыми иголками земли толстый сук и храбро замахнулся. Я еле успел перехватить его руку:

— Безвредная тварь, — сказал я. — Обыкновенный уж.

— Откуда ты знаешь? — вытаращил на меня серые потемневшие глаза Алексей.

— Видишь, у него по бокам головы два ярких оранжевых пятнышка? Этим он и отличается от гадюки. Кстати, и гадюк не нужно убивать. Если ты на нее не наступишь, она тебя никогда не ужалит.

— Специалист! — рассмеялся приятель, отбрасывая сук и провожая взглядом ползущего по мху ужа.

Я спокойно подошел к пресмыкающемуся — уж все так же неспеша полз в сосняк — взял его в руку, провел пальцами по прохладной глянцевой коже и отпустил.

— Я так не смог бы, — покачал головой Алексей Павлович. — Змею — в руку?!

— Ужа, Леша, ужа, — сказал я.

Давно ли я мечтал вырваться в Петухи? Ровно месяц назад. Вырвался! Две недели был счастлив, что живу в своем доме, на природе, вдали от шума городского. И вот уже несколько дней меня съедает тоска по городу, знакомым мне людям. Вдруг лихорадочно захотелось поскорее завершить ремонт новой квартиры. Я отдал ключи в контору по ремонту квартир, но делают ли они что-либо без меня? Короче, те самые городские мелочи, от которых я так лихо удрал, снова обступили меня со всех сторон. В мыслях, конечно. Да и, наверное, выдохся. Если я сначала каждое утро бодро садился за машинку и стучал до самого обеда, то теперь старался придумать себе какие-нибудь другие дела: ходил к турбазе на ключ за водой, хотя рядом был колодец, тесал рубанком в мастерской доски для полок встроенного в стену шкафа. Строители ведь не позаботились оборудовать их, так же, как и сделать антресоли. Исправлял вышедшие из строя обогреватели, ни с того ни с сего рьяно брался за уборку дома, а когда и это было сделано, забирался на чердак и в пыльно-паутинной тиши перебирал старые письма, газеты, журналы. Бродя по дому, выискивал какую-нибудь работу. То установлю новую полку для книг, которых и здесь накопилось столько, что уже не помещались в комнате, на веранде и даже в чердачной пристройке.

Я пытался убедить себя, что в городе не увижу такого солнечного свежего утра с росой и сиреневым туманом над озером, не услышу скворчиных песен. Кстати, по вечерам в низине за узким ручьем, который соединяет наше илистое озеро с большим турбазовским, пускали звонкие трели соловьи, о кукушках я уж не говорю: они и днем, и вечером куковали. Не будет такой тишины, первые дни в Ленинграде мне тяжело дышать, легкие за месяц отвыкают от гари, копоти, выхлопных газов автомобилей. Но Ленинград настойчиво звал, приглашал к себе. И я знал, что пришла пора собираться.