Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Тайсон, едва не подвывая от удовольствия, шарился там — и каждые пять минут являлся с находками. Бинокль. Газовый пистолет. Набор презервативов. Потом домашние альбомы.

Я стал разглядывать: а реально бандит. Симптоматичное лицо.

У бандита оказались специфические наклонности: он любил фотографировать своих девушек в голом виде; они позировали с видимым удовольствием. Я немного посомневался: не слишком ли дурно поступаю, — понятно было, что дурно, — но досмотрел, конечно, лениво оправдывая себя тем, что — а вдруг он сам где-то сфотографирован со стволом, с бандеровским флагом, в компании, например, Яроша, — это дало бы всему происходящему иную подсветку; можно было бы какие-то выводы сделать — впрочем, какие?

Яроша не было на фотках. Девки почти все оказались хороши; с некоторой даже обидой я думал: и чего они нашли в этой звериной, с поломанным носом, роже. То и нашли.

Венчал всё его позёрский снимок с пистолетом Макарова в руке. Значит, пистолет был.

Я показал пацанам и пистолет Макарова на фотке, и девок — на других фотках.

Граф картинки с девками бегло, секунды за три, веером пролистнул и скривился, как будто зуб прихватило.

Тайсон удивился на пистолет, на девок равнодушно хмыкнул, даже пару страниц не отлистал; и тут же пошёл искать ПМ.

Потом я эти альбомы положил на видное место: неужели, думаю, так и не потянутся на голое женское мясо полюбоваться? Не-а, даже не притронулись.

Убрал альбомы в шкаф. Так они там и валялись, никому не нужные.

Граф разобрал и разделил поровну подушки и покрывала; они с Тайсоном определили себя на второй этаж, меня положили на первый — он безопасней.

Я спал всю ночь, если ночь позволяла спать, а они — по очереди: один всегда дежурил внизу, на скамейке у входа.

В первый же вечер я улёгся и почувствовал себя дома. Видимо, у меня тяга к неведомым, затрапезным, чужим, пропахшим чужой жизнью углам.

Подушки я узнал по фотографиям: как минимум три из запечатлённых девок на них спали.

Я должен был испытывать — что там? стыдливость? гадливость? — а я лёжа ел вишню: Граф нарвал, принёс в ковшике; и ещё вымытую пустую тарелку, чтоб я косточки сплёвывал.

Едва темнело, начинались перестрелки; поначалу, пока обживались, мы смотрели на работу соседей: небо общее, в небе много интересного можно рассмотреть.

Граф на слух определял, из чего стреляют, точно по секундам говоря, когда будет взрыв после выхода, — он разбирался в этом лучше меня; в него стреляли из всего, в меня — нет.

Когда бат обжился и мы начали бить со своих позиций — начало прилетать в ответку; в посёлок они старались не попадать, но не всегда получалось.

Пару раз лениво спускались в укрытие, курили там, посмеивались. Вылезали, отряхивались.

Вскоре совсем обвыклись: если накидывали далеко — я спал, разве что берцы не снимал, ну и, естественно, не раздевался. Если ровно в домик не упадёт, а прилёты начнутся хотя бы с других дворов, — Граф точно успеет меня растолкать, выдернуть, выволочь.

Хорошо, когда есть, кому довериться.

По утрам иногда заходили в гости другие бойцы — но, блюдя субординацию, не открывали калитку, а приветствовали с дорожки: доброе утро, отцы! — мы им: доброе!

Притаскивали нам свежей рыбки — у посёлка обнаружился ставок. Рыбку мы жарили.

Поселковый распорядитель заглянул к нам, спрашивает:

— А вы комбат?

— А что?

— Нет, просто спросил.

Граф посмотрел на него так, что я понял: ещё вопрос, и дядьку могут прямо здесь закопать за любопытство.

Распорядитель вернулся через два часа и говорит:

— Я хозяину дома дал поиграть домино, а он не вернул. Отдадите мне? — я кивнул: отдайте; Тайсон нехотя передал. — И шахматы, — вдруг вспомнил распорядитель. — Это мои.

— Диван не давал? А то я вынесу, — сказал Тайсон с угрозой.

По всему было видно, что распорядитель врёт, но шахматы тоже отдали. Мы не играли в шахматы.

Потом у нас пошли трёхсотые — один другого тяжелей, много, я начал считать, сбился; потом один умер в больнице.

Операция прорыва из Пантёхи на Троицкое должна была готовиться в режиме секретности. С другой стороны: ну а как соблюдать этот режим? Мы же не втроём с Томичом и Арабом будем выдвигаться.

Сообщили Домовому, нарисовали ему для разведвзвода задач; на самом деле, численность там — отделение, девять человек, но числится как взвод. Девять человек что-то поняли.

Миномётчикам сообщили — в миномётке было тринадцать человек на четыре миномёта. Значит, миномётчики тоже осознали отдельные вещи.