Игорь Григорьян - Иллюзия

— Но ведь тогда получается что и для нас, как отдельных обитателей отдельно взятого Мира, нет хороших или плохих событий? Потому что каждый из нас и является тем Миром, который его окружает?

— Да, — голос запнулся, словно с разберу налетел на бордюр, — да, — продолжил он после некоторой паузы, — твой Мир — это ты сам. И граница, которая проходит по твоей коже и позволяет твоим же глазам визуально отделить внешний Мир от внутреннего — эфемерна, — голос подул, словно пытался сдуть эту границу, — пфыыыыы, — и добавил:

— Считай что теперь ты цельный. Границ больше нет.

Я глянулся вокруг себя, и увидел тоже самое что и было мгновение назад — Солнце, Агафью Тихоновну, себя, разговаривающего с самим собой, влажную и теплую траву на Земле. Визуально ничего не изменилось.

— Ничего и не должно измениться, — голос засмеялся, — все изменения находятся у тебя в голове.

— Это значит что у меня огромная голова, — я попытался пошутить, видимо неуклюже.

— Это значит что одно осознание того что твой внутренний, и как ты думаешь, скрытый от всех Мир, проявляется и изменяет не только тебя внутри, а и снаружи, ибо ему негде более, кроме как снаружи, размещать свои творения. Размещать свои творения и проявляться. При этом надо отметить что только он и проявляется. Он — твой внутренний Мир. Можно сказать не проявляется, а скрупулёзно копирует. Покажи мне любого человека и я узнаю его изнутри сразу же как только увижу что окружает его снаружи.

— Получается что мы глазами можем увидеть внутренний Мир любого человека?

— Можем. Более того — мы каждый раз это делаем. Окружение человека — и есть сам человек. Ведь человек не то что он о себе думает. Человек именно то, что он думает. Просто думает. Это и есть его Мир, и он одинаков как изнутри, так и снаружи.

— И у каждого он свой…

— Да, у каждого он свой. Свой собственный. Неповторимый. И только ему лично принадлежащий. Никто и Ничто не могут ничего изменить в этом Мире, Никто и Ничто, кроме самого человека. Поэтому, собственно, и украсть что-либо невозможно. Как и подарить или добавить. Украсть мы можем только в своем Мире, в единственном Мире, к которому у нас есть допуск и единственному из Миров, где мы сами являемся хозяевами. Угадай, кто тогда пострадает? Если что-то украсть?

— Только мы сами.

— Именно так.

— Добавить тоже ничего нельзя? В чужую жизнь? Подарить, например?

— Подарить, конечно, можно, — голос продолжал наставления, — но заставить пользоваться нельзя. Это относится не только к вещам, но и к идеям. Все едино. И вещи и мысли. Это суть одно и тоже.

Голос замолчал и тишина в моей голове на какое-то мгновение перекрыла все внешние звуки. Так бывает когда какой-либо сильный, протяжный и монотонный звук вдруг резко исчезает, но барабанная перепонка в человеческом ухе все еще продолжает колебаться, дребезжать, продолжая формировать пустое, иллюзорное звучание. Таким звучанием была наполнена сейчас моя голова. Звуком, который уже давно ушел, оставив после себя лишь сильное послевкусие в виде оглушающей, перекрывающей все, внутренней тишины. И именно эта тишина звучала сейчас в моей голове, переливаясь оттенками различного тембра и высоты. Несмотря на то, что мой мозг не только отчетливо понимал, но и принимал отсутствие звука как такового, он продолжал слышать это Ничто, как песчаный пляж продолжает чувствовать волну после того как она, окатив водой песок, вернулась в море. Я все еще продолжал слышать этот ушедший обратно в море прибой, продолжал слушать окутавшее меня тишиной море, продолжал внимать столь органичному дополнению, как тишина песка и наслаждался самым мощным оружием любого человека — тишиной моих собственных мыслей. Оружием против невежества и глупости. Ведь Ничто в Мире не сокрыто. Надо просто посидеть в тишине и послушать.

Агафья Тихоновна лежала на траве, подставив серую спину солнцу и опять перебирала бутылочки с красками. Все они превратились в практически одинаковые, бесцветные, но яркие акварели. Как перламутровый лак для ногтей. Как внутренняя поверхность морской, жемчужной раковины. Такие себе бесцветные, умные краски. Особняком от них стояли две бутылочки со Временем. Наверное, Агафья Тихоновна специально отодвинула их подальше чтоб ненароком не перепутать.

Только сейчас я заметил что весь предыдущий диалог происходил только лишь в моем уме, и говоря с Артаком, я вообще не раскрывал рта. Это и немудрено, если вспомнить, что Артак был всего-навсего мыслью, моей собственной, ясной и прозрачной мыслью. Этой всесильной и самой мощной из известных человечеству Энергией созидания. Артак — мои мысли, Агафья Тихоновна — слова. А я сам, то есть мое физическое тело, так и остался самим собой, то есть наиболее грубым проявлением энергии — действиями. Именно поэтому я встал с травы и подошел к Агафье Тихоновне.