Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Боялись осрамиться? Запишите и это на мой счет. Вы же из-за меня ее прогнали. К сожалению, мне действительно пора уходить. Вы можете, конечно, остаться и пользоваться этой квартирой. Я обещала вам это и готова сдержать свое обещание. Но в этом случае меня здесь уже не будет.

Ужасные минуты последней затянувшейся паузы, когда все слова исчерпаны и остается разве что выть и биться головой об стену…

В прихожей у вешалки Несговоров все-таки не выдержал, слезы разом прорвали плотину, так что он едва успел закрыться рукавом.

— Боже, что я вам сейчас наговорил, — простонал он. — Винить в чем-то вас, когда сам… Позвольте мне видеться с вами, пусть нечасто, позвольте бывать…

— Нет.

— Хотя бы раз в неделю, в театре…

— Нет.

— А Даша? Она будет спрашивать про вас. Вы не хотите ей что-нибудь передать?

— Нет. Пожалуйста, не надо этого… Не давите. Не ищите встреч, не ставьте условий. Шантаж не сделает меня сговорчивее. В общем тепле, конечно, сгорать легче. Можно и не заметить, как истлеешь… Не играйте с огнем, вообще — не играйте. Позаботьтесь о себе сами. Постарайтесь примириться с тем, что есть. Иначе мне останется только камень на шею да в прорубь…

Уже в дверях, набрав побольше воздуха, Несговоров сказал:

— Про себя я знаю все или почти все. Что натворил. Как поступлю дальше. Но меня мучит тайна, она связана с вами. Скажите, когда именно вы все решили? У зеркала, когда я оставил вас одну?..

Ответа не дождался. Маранта ждала его ухода с почерневшим лицом, скрестив руки на груди.

Каждый человек рано или поздно сознает, что он уже побывал на вершине жизни, перевалил через хребет, и впереди его не ждет ничего кроме более или менее скорого спуска, а то и падения. Если такое открытие совершается в молодом возрасте, да к тому же внезапно, в течение одной ночи, если еще вчера все главное в жизни виделось впереди, а сегодня миражом истаяло за спиной в облаках, то мысль о самоубийстве неизбежна.

«Чудом занесенный на вершину, я должен был распрямиться во весь рост и забыть все страхи и сомнения. Вы проверяли меня на искренность, естественность и безоглядность. Я не выдержал испытания. Слабый, ничтожный характер, отягощенный бесконечной рефлексией и еще чем-то, чему и название трудно подобрать… Я даже не могу установить момент, когда все покатилось вниз. Да была ли вершина? Возможно, вчера у меня было не больше надежды, чем сейчас».

Так беседовал про себя Несговоров с Марантой, идя сам не зная куда.

«Надо было отвернуться и бежать. Вы подсказывали мне этот выход. Еще бы лучше — сразу не верить счастью, не откликаться на записку, не приходить. Откажись я добровольно от приглашения, остановись вовремя — и одного только сознания, что меня полюбила прекраснейшая женщина на свете, мне хватило бы для счастья на всю последущую жизнь. А теперь я мертвец».

Тропа привела к замерзшему пруду. У берега дымилась полынья. На краю проруби враскорячку, почти распластавшись на льду, примостилась баба с корзинами белья. Из-под задранного подола выглядывали розовые панталоны, надетые для тепла поверх рваных, сверкающих прорехами рейтуз. Онемевшими от стужи руками баба совершала одни и те же размеренные движения: вынимала белье из корзины — мокала в воду — выжимала — бросала в другую корзину.

«Как курица, бессмысленно долбящая клювом пустое корыто», — неприязненно подумал Несговоров. Он стоял на морозе в своем худом пальтишке и чего-то ждал. Дальше идти было некуда.

Баба кончила работу, тяжело, с кряхтеньем поднялась, распрямила поясницу, подоткнула шаль, огляделась — Несговоров узнал в ней вдову Алису. Вчера, в ночной рубашке, она показалась ему моложе и привлекательней. Теперь он видел одутловато-рыхлое плоское лицо. Тусклый взгляд маленьких глаз ничего не выражал. Она прошествовала с двумя корзинами мимо, надменно поджав тонкие бесцветные губы, и Несговорова забило как в лихорадке. Он представил себе другие губы, очертаний которых так и не сумел запомнить, другие глаза, лицо, руки, тело — все полное жизни, трепещущее. Подумал о другой судьбе, ему обещанной, которую он, наверное, все-таки чем-то заслужил, если почти держал ее в руках…

«Постарайтесь примириться с тем, что есть». Встреча на реке напомнила Несговорову, с чем он остался. Унылая припорошенная снегом равнина с торчащими кое-где замерзшими прутиками, которые художник Несговоров еще недавно так восторженно лелеял на своем полотне, желая восславить эту ничтожную случайную жизнь. Бедное, убогое, ленивое существование. Если труд — то до идиотизма непродуктивный и тяжелый, как вериги. Неподвижные, покорно-пугливые физиономии. Везде, где больше одного, уже взаимная ненависть и вражда. Тараканий город: пооткусывали друг другу руки-ноги, посворачивали головы и медленно ползают — угрожающие, увечные, травленные… Еще — темная полынья, про которую Маранта произнесла страшные слова, поначалу пропущенные Несговоровым мимо ушей как общее место в разговоре, аллегория. Оказалось, никакая это не аллегория: вот она дымится, настоящая прорубь, совсем рядом с домом. Сюда Маранта приходит каждый день за водой, поднимается с тяжелыми ведрами по скользкой тропе, ломаясь под непосильной для нее тяжестью. А когда ждала его, Несговорова, то спускалась к проруби, должно быть, не один раз, чтобы хватило на двоих … И не считала тяжелый труд за труд. Ведь тогда, вчера, все было по-другому, и она, конечно, чувствовала душевный подъем, радовалась в ожидании встречи, как и он, обливавшийся для нее холодной водой из-под крана в кабинете Волка…