Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Вы ждете чуда? Почему вам не приходит в голову, что его могут ждать от вас, что ждали?..

На рассвете Несговорову померещилось, что по его животу ползет холодная улитка. Он привскочил на узком диване, где спал одетым, с омерзением рванул из-под брючного ремня рубашку, чтобы отряхнуться… Никакой улитки не было.

Маранта сидела против него на стуле, умытая и прибранная, в облегающем темном свитере.

— Хорошо, что вы сами проснулись, — произнесла она ровным голосом. — Мне пора уходить.

Возле дивана стояли его скукожившиеся ботинки, в них — носки.

— Лучше бы мне вовсе не просыпаться, — мрачно пошутил Несговоров, понемногу восстанавливая в памяти события минувшей ночи. — Проспал молитву о чаше, как нерадивый ученик…

— Тело немощно, дух бодр! — в тон ему откликнулась Маранта. И серьезно добавила: — Если хотите, можно умыться, теплая вода в чайнике.

В бледном утреннем свете Несговоров впервые разглядел полуподвальное помещение. Печка с оббитыми боками. Закопченный низкий потолок с жирной паутиной в углах. Из прорех диванной обивки лезет желтая вата, засаленные подлокотники липнут к рукам. Между гнилыми досками пола щели в палец, из них несет холодом, промерзшей землей. Умывальня с волшебным зеркалом обернулась грязным тесным чуланом с рукомойником и дырой над выгребной ямой в дальнем конце. То, что казалось ночью шелковой занавеской с набивным узором, превратилось в старую заплесневелую клеенку, по краям скрутившуюся в трубку.

— Здесь нужен ремонт, — сказал Несговоров, натягивая ссохшиеся, калеными кирпичами пропахшие носки.

— Я подумаю об этом, — сдержанно ответила Маранта.

Ее щеки были бледны, глаза сухо блестели, под ними чернели глубокие тени. На губах, ночью сводивших Несговорова с ума, запеклась корочка. Худые руки Маранта нетерпеливо стискивала на коленях.

Несговорову стало жалко ее до слез. Чтобы как-то рассеять гнетущую обстановку, полушутя проворчал:

— Куда ж вы меня-то с Дашей приглашаете? Тут и одной негде повернуться.

— Наверное, по принципу: если в доме тесно, заведите козу.

Тяжело спрыгнул с печи кот, со вкусом потянулся, выгибая спину, поплелся к своей чашке в углу.

— Как его зовут? — поинтересовался Несговоров.

— Вам обязательно знать это… сейчас?

— Нет. Не обязательно. А ваше предложение… Оно остается в силе? Или вы забираете его назад?

— Но ведь оно действительно только при вашем условии?

— Постойте. Пускай не будет никаких условий. Давайте вернемся на день назад, когда вы передали мне записку. Я сознаю, насколько виноват перед вами, вижу каждый свой опрометчивый шаг с той минуты, как вошел сюда, но я сумею за это расплатиться. Жизнью, смертью — чем хотите. Мне все равно не жить без вас. Поверьте, я уже не тот, каким появился здесь вчера вечером. Вчера я еще не знал, что такое любовь. Я больше любил не вас, а ваш блеск, вашу грациозную роль. Теперь все иначе. Пожалуйста, вернемся к тому, с чего начали, дайте мне последний шанс!..

— Вернуться назад? Как в анекдоте: «Вам нужна клизма?» — «Нет… Не знаю… Сделайте, пожалуй». А потом: «Сестра, нельзя ли все вернуть назад?»

— Скажите, за что?.. Вы зовете меня на спектакль, назначаете встречу у входа и напрочь обо мне забываете. Не говорите о каких-то там записках и предупреждениях, их не было. Вы тотчас забываете и другое свое обещание, похлопотать об устройстве Даши в школу, хотя оно было дано не только мне, но и ребенку, который обожает вас…

— Вы как будто меня обвиняете?

— …Я тащусь за вами на этот несчастный чердак и малюю там черт знает что ради каких-то якобы слопанных собаками детей-сирот, от которых даже косточки не осталось. Все ложь! Не было никаких детей. Ложь и провокация. И я по вашей милости в этой провокации участвую. А наутро обнаруживаю груду настоящих трупов. И теперь, наконец, вы отрекаетесь от главного своего слова, решив, вероятно, что Даша вместе со мной заслужила этот урок и ей тоже лучше подохнуть на улице…

Несговоров ясно понимал, что он несправедлив, мелочен, злобен, что на самом-то деле Маранта ничего ему не должна, что его поведение отрезает все пути, обрывает последние нити, его с ней связывающие, — но ничего не мог с собой поделать.

— Вы и правда так чувствуете? — холодно спросила Маранта.

— Чувствую?.. Не знаю, как я чувствую, я… люблю вас. Вчера в больнице ко мне подошла женщина. У нее умирал, теперь уже наверное умер, отец. Накануне мы дожидались приема у врача, и она все боялась, что я с Дашей пройду раньше нее, охраняла дверь. Жалкая, несчастная… И вот подошла и начала говорить, что мы с ней одной породы, одинаково забитые, и потому должны поддерживать друг друга… Что-то такое, все в этом роде. А я ответил, что не помню ее, не знаю и знать не хочу. Я торопился к вам, уже опаздывал, мне некогда было ее выслушивать. Мы с ней сидели в одной очереди, вместе страдали за наших близких; мне было жаль ее отца, он мне понравился, а она переживала за Дашу, я по глазам это видел… И так высокомерно, брезгливо ее оттолкнул. Не пожелал уравнять с собой, даже мысль об этом показалась мне оскорбительной…