Сергей Яковлев - Советник на зиму

Свеча перед Несговоровым давно коптит, по ней стекает струйка воска. Он подбирает застывший на свече каскад, пытается залепить им промоину, поправляет пальцами фитиль.

— Только не нужно в огонь рукой!

Маранта не выдерживает, встает и дует на свечу. Вместо яркой, казавшейся в пламени такой крепкой капельки чадящего нагара, которую хотел снять Несговоров, остается бесплотный пепел. Фитиль рассыпается, дотлевая красной точкой и пуская тонкую струйку дыма к потолку.

— К сожалению, огонь — единственная реальная форма жизни, — вслух припоминает Несговоров.

— Мало ли кто что скажет! — Маранта улыбается, отводя взгляд. На нее снова как будто нападает оцепенение. Она неуверенно присаживается рядом на корточки, обхватывает руками свои колени. Какое-то время оба молчат и даже боятся пошевелиться, совсем близко друг от друга, у затемненного конца стола.

— Вы хорошо рассказали про свое детство, — говорит, наконец, Маранта. — У меня было иначе, но я как будто пережила все это вместе с вами. Это не тепло, это уже горячо…

Несговоров оглушен ударами своего сердца, ему кажется, что от них сотрясается весь дом. Но он не знает, что со всем этим теперь делать. Он уже ни на что не решается, не может выдать свои чувства даже словом, боясь опять оттолкнуть от себя Маранту, вызвать ее насмешку. Слишком ненадежен перекинутый между ними мостик. Собирая мысли и волю, кляня себя за робость, он бездумно, не зная, куда деть руки, чиркает о коробок спичками. Они вспыхивают с резким шипящим звуком, каждый раз озаряя на миг огромные блестящие глаза на обращенном к нему лице Маранты.

— Пожалуйста, не надо! — просит она.

— Оказывается, спички любят сгорать вместе, — философствует Несговоров, избегая на нее смотреть. — Они просто срастаются в огне. Как будто действует какая-то центростремительная сила наибольшей отдачи, общей жертвенной ответственности за тепло. А гаснет пламя — и все распадается…

— Моих отца и брата… тоже вместе… — Маранта говорит с трудом, преодолевая ком в горле. — Их облили бензином… В полдень, при ярком солнце… Я услышала такую же вспышку, словно кто-то чиркнул спичкой… Огня почти не было видно, просто они начали чернеть и съеживаться… В расплавленном спекшемся песке…

Несговоров холодеет и на секунду крепко зажмуривается.

— Я ничего не знал. Простите.

— Я сама во всем виновата, — говорит Маранта, овладев собой. — Вела себя гадко, чуть было не испортила наш вечер. Не знаю, что на меня нашло. И еще эта площадь… Никогда не прощу себе, что втравила вас в это.

— Нет, — быстро возражает Несговоров. — Вам не в чем себя упрекнуть. И так далеко моя несвобода все-таки не заходит. Мы все, конечно, пленники кого-то или чего-то, времени прежде всего, но каждый, в конце концов, должен отвечать за себя сам. А вы и все, что исходит от вас, для меня вообще вне суда и оценок. Это даже не норма, это что-то выше нормы. Как благодать для верующего.

Несговоров различает в глазах Маранты нежную мольбу.

— Вадим!..

— Не сидите там. Это я должен сидеть у ваших ног.

— Нет, все не так. Мне нравится быть внизу. А ты должен другое.

— Другое? — Он не способен вдуматься, настолько ошеломляет внезапное «ты».

— Женщина не может взять на себя все. Кажется, мне приходится объяснять слишком простые вещи, но, право же, я не виновата…

Последнее Маранта произносит с дрожью в голосе, отворотив лицо.

У Несговорова мутится разум. Он не чувствует своего тела, не испытывает никаких желаний — ничего кроме страха перед безвозвратно уходящим временем, отмеряемым неровными толчками сердца. С каждым ударом растут тревога и отчаяние. Малодушие подсказывает, что он уже безнадежно опоздал, что теперь как ни поступай — все выйдет умышленно, нелепо, оскорбительно… Наконец он решается: неловко подхватывает Маранту под локти, приподнимает, притягивает к себе. Она поддается, но как-то скованно, отяжелев, словно лишившись воли. Боком, одним бедром усаживается к нему на колени. Голова низко опущена, волосы закрывают лицо. Он охватывает ее голову ладонями, стараясь приподнять, чувствует, как она вся пылает. Это придает смелости. Губами пытается нащупать в спутанных волосах ее губы, и не может найти, и целует, торопясь, прямо через волосы все ее жаркое лицо…

— Я тебя боюсь, — признается он, пытаясь дрожащей рукой убрать пряди с ее лица.

— Да, — шепчет Маранта. — И правильно делаешь. Ведь я ведьма. И живу на кладбище. Сейчас вот сяду на помело…