Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

До ворот кладбища, начинавшегося за церковной оградой, было метров триста. Гроб мужики решили нести на руках, меняясь на ходу.

Спустившийся с колокольни Пашин сынуля был на виду, поспешил подставить крепкое плечо под гроб в первую же смену и отказывался меняться.

Узкой дорогой поднялись на невысокий кладбищенский холм, до последнего скрывавший и, как всегда неожиданно, вдруг, так что в груди Марьи Ильиничны оборвалось, открывший красивый вид на широкую долину петляющей далеко внизу узкой реки, за которой начинались густые, сказочные леса.

Могила была выкопана на старом участке, в заранее огороженном вместе с покоящимся отцом Петра месте, — в самом начале спуска с вершины, где почти всегда дул ветер, и откуда холм так круто уходил вниз, что невозможно было противиться искушению возможного полёта над далёкой ленточкой реки и ещё более далёкими лесами и полями, простёртыми до самого горизонта, открытого взору с трёх сторон.

Провожающие смотрели, как опускают гроб, со свободных пятачков земли среди старых оград, крестов и памятников. За одной из оград устроилась Канцева. Бросив в могилу горсть земли, к ней пробрались Марина с зятем. Мать и дочь прижались, согревая друг друга от пронизывающего ветра. Широко раскрытыми глазами Марина то смотрела на копателей, то оглядывала ширь пространства.

Глаза Марьи Ильиничны повлажнели. Слезу из них вытягивали злюка-ветер, жалость по безвременно ушедшему другу детства и чувство к дочери, которая, как казалось матери, готова взлететь отсюда вместе с ней вольной птицей, способной подняться высоко-высоко над землёй, в самые недосягаемые высокие небеса.

Весь оставшийся день чувство родства тел, а не только воспетого батюшкой единения душ, взаимно притягивало мать и дочь, даря им радость видеть и слышать друг друга. Взяв с разных сторон под руку зятя и мужа, они оделяли его изрядной порцией испытываемой ими радости, отчего мужчина с удовольствием прогуливался с ними по посёлку, слушая оживлённые воспоминания слева и справа, и давно перестав жалеть о потерянном из-за тёщи времени.

Уходя с кладбища, они успели посмотреть на чёрный мраморный памятник, общий для отца и матери Марьи Ильиничны, который она заказала летом, и который поставили без неё, как обещали, — и поклониться могилке тётки, у которой был пока только крест. Потом недолго посидели на поминках и, потихоньку попрощавшись с Пашей, пошли бродить по посёлку памятными для Марьи Ильиничны местами.

Мама показала дочери школу, в которой училась, улицу, по которой бегала с Пашей и Петей, двор, в котором жила. Что-то вокруг изменилось, многое осталось прежним, только казалось меньше, ближе и короче, чем помнилось её детскими масштабами.

Дочь вспомнила, как гуляла с бабушкой или родителями по посёлку — или с одним, или с другим, редко, когда с обоими. Особенно они с мамой растрогались близ выезда из посёлка, у забора, огораживающего территорию с двухэтажным кирпичным зданием с высокими окнами. Теперь тут был детский дом, а прежде — ясли и детский садик, куда водили Марью Ильиничну. За забором были аккуратные дорожки, круглая клумба с цветами, старые выкрашенные беседочки и новые песочницы с грибками, а у входа на территорию — большая, в рост, раскрашенная яркими когда-то жёлтой, красной и синей красками скульптура хитрой сказочной лисы, несущей под мышкой петушка с раскрытыми крыльями.

В своё время маленькие Маша и Марина одинаково любили лазить по лисе и петушку. В Маринино время он ещё был как новый. Теперь у лисы недоставало половины носа, а у петушка — части крыла. А краски поблекли и потерялись в серости — что слабые жёлтые разводы на лисе, что красная бородка и задорный гребешок петушка.

Вдоволь погладить и пожалеть лису у Марины не получилось; мама потянула на выход, испугавшись недобрых взглядов нарядных людей, собравшихся у входа в здание, украшенное разноцветными лентами и воздушными шариками. Группа молодых мужчин и женщин стояла рядом с открытыми входными дверями и блестящим белым микроавтобусом, на котором, судя по всему, они приехали. Похоже, детский дом встречал благотворителей, которые не хотели, чтобы благородному делу мешали забравшиеся на территорию чужаки.

Через дорогу от детского дома стояло приземистое здание котельной. За котельной улица делала поворот и выходила на объездную дорогу, за которой начинались поля с длинным уклоном вниз.

С этой дороги открывался вид на ближний к посёлку смешанный лес с бьющим там из-под корней толстенной берёзы родником и на раскинувшиеся по далёким холмам заречные леса, расстояние до которых меняло их зелёную цветовую гамму на тёмно-синюю. Лиса с петушком тоже смотрели в лесную сторону, хотя лет тридцать уже не видели сказочных далёких лесов из-за пристроенных к детскому забору деревянных домов и сараев.