Вильям Козлов - Дети ада

Он не был женат, потому что в женщине прежде всего видел одежду. Если она не модно одета, он на нее и не взглянет. У него не было друзей, потому что он не интересовался людьми, их жизнью — его привлекала только их одежда. Крутясь в новой покупке перед зеркалом, он уже не видел своего лица — видел только куртки, батники, брюки, туфли, часы на руке, перстень на пальце...

Людей он тоже не замечал — они были для него манекенами. Модными и немодными. Кстати, и сам он давно уже стал ходячим манекеном.

Мода тоже требует жертв.

В выходной он шел обедать в ресторан. Степенный бородатый мужчина лет шестидесяти пяти. В руке у него толстая трость с костяным набалдашником, одет в хорошее ратиновое пальто с бобровым воротником, на голове — шапка «боярка».

Он любил, чтобы ему помогал снимать пальто швейцар. Хорошо пообедав в ресторане, немного выпив коньяку, он шел в гардероб и протягивал номерок швейцару. Если тот мешкал и не сразу подавал пальто, бородач начинал поучать:

— Милейший, кто же так тычком подает верхнюю одежду? Надо нести пальто на растопыренных руках, встряхнув, сходу так подать клиенту, чтобы его руки сразу попали в рукава... Поддержать нужно за плечики. Почему не стряхнул пылинки? Тут чисто? А зачем тебе дана щетка? Чисто-нечисто, а щеткой на всякий случай разок-два проведи. Сам не рассыплешься, а клиенту приятно... Кто же так, милейший, трость-то подает? Тычешь прямо в нос... Трость нужно бархоткой протереть и с поклоном подать клиенту ручкой вперед. Да не жмись на улыбку. Улыбка тебе ничего не стоит, а хорошо поевший и малость выпивший клиент это оценит и вместо полтинника даст рупь... Вот тебе, братец, двугривенный на чай... Большего ты не стоишь. — И степенно удалялся, постукивая красивой тростью по тротуару и высокомерно поглядывал на встречных. А назавтра бородач приходил в другой ресторан, облачался в серую пару с желтыми галунами и рьяно обслуживал в гардеробе клиентов, ловко подхватывал широкой ладонью чаевые, мелочь ссыпал в жестяную коробку, что стояла под прилавком. Рубли бережно разглаживал и прятал во внутренний карман ливреи.

Две голенастые, в белых передниках, девчушки тоненькими срывающимися голосами вразнобой поют: «Мы едем-едем-едем в далекие края-я, счастливые соседи-и, веселые друзья-я-я...»

В актовом зале сидят школьники и откровенно зевают. У девочек банты в волосах, мальчики приглажены, в школьной форме. На каждой скамье с краю к проходу восседает учительница или пионервожатая, у дверей застыли дежурные с красными повязками на рукавах.

Раздаются жидкие хлопки, девочки на сцене делают реверанс и с облегчением убегают за кулисы. В зале загорается яркий свет, играет музыка. Зрители дружно подхватывают длинные скамьи и ставят их вплотную к крашеным стенам. Культорганизатор — высокая женщина в синем костюме и наглухо застегнутой блузке — выстраивает мальчиков и девочек друг напротив друга. По ее команде мальчики чинно приглашают на танец девочек. Танцуют с постными лицами, не глядя друг на друга.

В приоткрытую дверь заходят два парнишки в джинсах и коротких курточках, лица любопытные. Дежурные тут же устремляются к ним и после легкой перепалки выпроваживают обратно за дверь. Мол, чужих нам не нужно. Культорганизатор поощрительно кивает им головой, дескать, молодцы, ребята, хорошо несете свою службу!..

Венгерка или полька продолжается, кажется, вечность. Довольные учителя с улыбками смотрят на своих танцующих питомцев, чувствуется, что педагоги довольны.

А дети, для которых устроили школьный вечер, или, вернее, предновогоднее «мероприятие»? Довольны ли они?

Их об этом не спрашивают, никого это не интересует.

На Потемкинской улице, напротив военного училища, маршируют курсанты. Лейтенант четко отдает команды: «Нап-ра-во! На-ле-во! Ша-агом марш!» Курсанты четко выполняют все команды. Слаженно звучат их шаги. Чуть позади взвода в ногу с курсантами шагают два парнишки. Они тоже выполняют все команды. Их сосредоточенные лица серьезны.

Курсанты на них не обращают внимания; правда, молодой, подтянутый лейтенант нет-нет, и бросит на них недовольный взгляд, но помалкивает.

«Кру-гом! — поет лейтенант. — Ша-гом марш! Взвод, стой! Раз-два!»

Вместе с курсантами так же четко и без ошибок замирают и мальчики. И глаза их преданно устремлены на лейтенанта. А тот специально остановил взвод, чтобы прогнать мальчишек, но, увидев их серьезные лица, восторженно глядящие на него глаза, улыбнулся и продолжил строевые занятия.