На огонь, как и на движущуюся воду можно смотреть бесконечно, никогда не надоест. И думается под незамысловатые песни русской печи удивительно хорошо. Сегодня суббота, и односельчане топят бани. При каждой русской избе, кроме скотника, своя баня. А морозной зимой ее не так-то просто натопить: нужно часа три-четыре потратить, прежде, чем она поспеет. Забудешь вовремя дров подложить, баня тут же остывает. Выйдешь на двор и видишь: как из всех банных труб тянутся в ясное морозное небо прямые сиреневые дымки. Я как-то предложил соседу Николаю Андреевичу, мол, давай через раз топить баню? Раз я, раз ты. Он позвал меня помыться у него, а сам ко мне через субботу не пошел. Так и топим одновременно: он и я. И. бани наши рядом, три сосны, да береза их разделяют. Наверное, у сельских жителей баня, как и все его хозяйство, сугубо личное дело. Там не только моются, но и белье стирают, раньше самогон гнали. В деревнях общественных бань не признают.
Часам к пяти вечера, когда наползают из бора сумерки, я начинаю ощущать, что в комнате снова похолодало. Правда, пар изо рта не идет, но уже хочется на себя натянуть что-нибудь потеплее. Значит, пора снова топить. А печку пощупаешь — теплая! Куда же тепло из деревянного, обитого вагонкой изнутри дома выветривается? Вроде бы и окна проконопачены, и в двери не дует, а мороз уверенно находит пути в дом. Смотришь, уже и окна снова затянула шершавая наледь, а не затопи я печку, к ночи и изнутри на подоконниках появится наледь.
Вот и слушаю по два раза в день я песни русской печки. Они мне тоже никогда не надоедают.
В середине февраля во время оттепели с утра пошел мокрый рыхлый снег. Сначала он летел мимо окон косо, побелил стволы яблонь с северной стороны, нахлобучил высокие папахи на макушки электрических столбов, облепил провода. Вскоре хлопья стали падать с низкого лохматого неба отвесно. Крупные хлопья и тоже лохматые. И падали они три дня, не переставая. Мне приходилось с утра лопатой разгребать тропу к поленнице, колодцу, то же самое делали и соседи. Яблони в огороде вдруг стали маленькими, их стволы почти до половины спрятались под снегом, а кусты крыжовника и черной смородины у изгороди завалило совсем. На крыше дома, сарая и бани белели настоящие пуховые перины. И на каждой жердине ограды образовалась пышная белая шапочка.
Я вышел из дома и не узнал свою деревню, она будто на сто лет помолодела, стала искряще белой, воздушной. Казалось, белоснежные облака опустились с неба на деревню, принарядили ее, сделали праздничной. Сосновый бор белел неровной кромкой, маленьких елок, что вылупились, как грибы, на опушке леса, за небольшим озерком совсем стало не видно. Причудливые голубые сугробы с торчащими из них лиловыми маковками образовались на месте елок. Лишь золотистая камышовая пряжа очерчивала небольшое Утиное озеро — снег надежно укрыл его, сравнял с полем. С дороги к дымящейся проруби спускались деревянные клади: женщины в любую погоду приходили туда мыть молочные бидоны, полоскать белье.
В такой снегопад в Холмы не проехать на машине, нужно ждать грейдер, а пока дорогу намечали лошадки, запряженные в сани. Молоко возили на приемный пункт и в метель. На снежной белизне издалека были заметны раструсившаяся солома и конский помет. В снегопад укрылись куда-то и синицы, не видно ворон, сорок, сизоворонок.
Снегопад кончился так же внезапно, как и начался. Тропинки к домам, сараям, хлевам, стали глубокими, как траншеи, ступишь чуть в сторону — и сразу ухаешь по пояс в снег. Ни одна еще машина от шоссе не добралась до нас, женщины, работающие в санатории «Голубые озера», протоптали узкую глубокую тропинку, как раз посередине колеи, оставленной санями.
Никогда, наверное, не ощущаешь такой оторванности от мира, цивилизации, как в большой снегопад. Такое впечатление, что выпавший снег отодвинул от тебя тот далекий мир, который находится за белой кромкой бора, даже не верится, что где-то шумят машины, спешат в городах по тротуарам люди, слышатся голоса, смех.
У нас тут тихо, никого не видно. Деревенские жители без нужды не выходят из дома. Изредка проскрипит по снегу мимо окон закутанная в теплый платок женщина с ведрами на коромысле к колодцу, нет-нет, послышится протяжное мычание коровы в хлеву или дробный топот маленьких копыт и визг соседского борова. Вот петухи не забывают про свою службу: точно по своим петушиным часам кукарекают. Конечно, их не так слышно, как летом. Вся живность притихла в хлевах. И петушиные голоса, приглушенные, хрипловатые. Не лают и собаки, попрятавшиеся по конурам.
Читать дальше