Вильям Козлов - Дети ада

— А ну быстро! — повысил голос Иван, а чтобы они не пустились наутек, прихватил их сумку.

Парни, поколебавшись, нагнулись и стали подбирать осколки. Один из них хотел было бросить в Неву, но Рогожин остановил:

— В урну!

Выматерившись, хулиган, скрежеща зубами, понес зеленые осколки в ближайшую урну, то же самое пришлось сделать и второму. Потерявший к ним интерес Гриф уже крутился возле подошедшего от Литейного моста рыболова, раскладывающего у парапета свои снасти. Здесь он нашел полное взаимопонимание: мужчина в пятнистой куртке десантника и солдатских башмаках разговаривал с ним, погладил по спине. Обычно Гриф не очень-то общителен с незнакомыми, но тут явно симпатизировал незнакомцу.

— Отдай сумку! — угрюмо потребовал парень в майке. Они подобрали крупные осколки и теперь стояли у парапета и мрачно смотрели на Рогожина.

— Я вот раздумываю, — сказал тот, помахивая сумкой. — В милицию вас сдать или... — он умолк, потому что насчет «или» и сам еще не знал. Да и в милицию их вести — пустая трата времени, их тут же отпустят. Подумаешь, в собаку запустили бутылкой!

— Что мы такого сделали? Сидели себе...

— На чаек смотрели, — вторил второй.

— Вы чуть мою собаку не убили. Вы оскорбляли прохожих, сквернословили, — спокойно перечислял Иван. — Вы два мерзавца, считающие, что вам все позволено, два ублюдка, позорящие Санкт-Петербург...

—- Не надо нотаций, дядя, — прервал парень в черной майке.

— Пускай травит, он, наверное, депутат, — усмехнулся приятель.

Они уже пришли в себя после стычки и снова наглели на глазах. Понимали негодяи, что им ничего не будет за такой пустяк, да и свидетелей нет.

— Ты мне на руку наступил, дядя, — продолжал парень в майке, подув на ладонь с растопыренными пальцами.

— А мне в подбородок заехал, — вторил ему второй. — Если знаешь приемы, то не имеешь права их применять.

— Молодцы, все-то вы знаете.

— Да уж как-нибудь... шурупим!

— Жарко сегодня, верно? — подойдя к ним, миролюбиво заметил Иван. — Не хотите искупаться? — И, размахнувшись, швырнул тяжелую сумку в Неву. В ней что-то звякнуло. Парни выпучили на него глаза и тут он одного за другим перебросил через парапет вслед за сумкой. Громкие всплески и злобные вопли разнеслись окрест, но петербуржцы давно стали равнодушны к уличным скандалам и шли себе своей дорогой. Да и прохожих-то было мало в этот ранний час на набережной Робеспьера.

Тут же неподалеку был каменный спуск к Неве, так что они смогут быстро выбраться, если плавать умеют. Он проследил, как один, подхватив полузатопленную сумку, стал выбираться на мокрые широкие ступени, второй уже был там. Свистнув Грифа, Иван пошел домой. Пес оглядывался, по-видимому, и сам был не прочь выкупаться, но тут рядом выходила канализационная труба и у самого гранитного берега плавали белые хлопья пены и грязь. У того, что был в черной майке, к волосам на голове прилепился скрученный презерватив.

Натали Вольская каждое утро в погожий день спускалась по узкой тропинке, ведущей от дачи Глобова прямо к пляжу. Нужно было только пересечь Приморское шоссе. Белые и сиреневые бабочки порхали у самого лица. В руках она несла большую пляжную сумку с клетчатым пледом, подушечкой, сменным купальником, книгой, махровым полотенцем. Располагалась на чистейшем желтом песке и, раскрыв детектив в яркой обложке, загорала. Бикини едва прикрывали ее аппетитный зад, бретельки узкого лифчика она вообще расстегивала. Обычно неподалеку устраивался на песке охранник атлетического телосложения, он тоже загорал, лениво просматривал газеты-журналы или вырезал финкой палки с рукоятками. Андрей Семенович, конечно, не запрещал разговаривать своим молодцам с любовницей, но у них это не было принято. Если Натали к ним обращалась, ей вежливо отвечали, но сами охранники почти никогда не проявляли инициативу. Все, что принадлежало их шефу, было для них свято. Они помнили, за что был уволен их бывший начальник Суперок. Красоток для охранников хватало в цветных журналах, которые они прихватывали на пляж.

В жаркий июньский день, когда солнце палило, как на южном берегу Крыма, Натали часов в одиннадцать утра вошла в воды Финского залива — она любила купаться и далеко заплывала от берега — и больше не вернулась. В Комарово, как и почти на всем побережье в этом районе, было мелководье, усеянное огромными серыми валунами, для того, чтобы по-настоящему поплавать, нужно было довольно далеко идти по пояс в воде. Глубина начиналась где-то в пятидесяти метрах от кромки берега. Золотоволосая голова молодой женщины мелькала в легких, цвета неба, волнах залива. Плавала она хорошо и охранник не волновался за нее. На всякий пожарный случай всегда на приколе стояла весельная лодка. На ночь ее затаскивали в лодочный сарай, построенный на берегу, ближе к прибрежным соснам. Там же на самодельных стапелях стоял еще не спущенный в воду новенький катер. Возле него весь день с инструментами крутился механик. Миллионеру все было недосуг опробовать посудину. Привезли ее из Риги и заплачена была за катер кругленькая сумма в рублях. Нижняя часть до голубой ватерлинии была сделана под красное дерево, верхняя с каютой и камбузом — ослепительно белая.