Татьяна Лебедева - Бандеровка

— Нет, спасибо! Мы только из дома!

Саша и Богдана пробирались сквозь толпу к цепи милиционеров, охранявших Администрацию. С собой у них были два рулона туалетной бумаги и плакат: «Не бей!» Бумагой они собирались обмотать себе руки и ноги, как бинтами. В таком импровизированном гипсе они хотели стать перед «Беркутом» и прессой, протестуя против насилия. При входе на Банковую народу было поменьше, кто-то пригнал сюда большой снегоуборочный трактор. Он стоял без водителя. Рядом крикнули: «Тут есть трактористы?» Саша и Богдана пошли дальше. Возле ограждения с милиционерами беседовали несколько человек. Они пытались объяснить стражам порядка цели и причины митинга, возмущались жестокостью зачистки Евромайдана. Милиционеры не реагировали, они старались даже не смотреть на говоривших. Плечом к плечу за железной оградой представители власти казались непробиваемыми как в прямом, так и в переносном смысле.

Саша и Богдана обмотались бумагой и подняли свой плакат. «Не бей!» — тихая просьба остановить насилие. Желание чувствовать себя человеком в родной стране. Но только вместо прессы они услышали рев парней в спортивных костюмах и масках. Они бежали прямо на них. «Титушки», — шепнула Богдана. Их было человек тридцать. Заводила с тяжелой цепью ринулся на заграждения, разметая их на своем пути. Другие с кусками арматуры прорывались к молоденьким беркутовцам, бросали в них бутылки и петарды. Бутылки ударялись о шлемы, разбивались, осыпали лица осколками стекла, петарды оглушали грохотом взрывов. Трактор все-таки завели. Он рычал и, качаясь на огромных колесах, ехал на Администрацию. Теперь жертвы становились неизбежны. Снегоуборочный ковш напирал на стоящих цепью людей, оттеснял их назад. Беркутовцы пошатнулись, но не расступились.

Широко раскрыв глаза, Богдана смотрела на все это — и не могла пошевелиться. Саша тянул ее за руку, солдаты толкали в спину, а она, как завороженная, не могла двинуться с места. Ей хотелось увидеть все, ничего не пропустить. И хотя сердце бешено билось, она не опускала голову. Какие-то мужчины пытались выстроить свой кордон и прогнать «титушек». В мегафон просили остановить трактор. Кто-то вскочил на ковш и начал успокаивать людей. И тут Богдана закашлялась, у нее перехватило дыхание, в глазах резко защипало. Перцовый газ. Со стороны «Беркута» распылили газ. Саша схватил ее за плечи и потащил в сторону метро. Десятки людей вокруг куда-то бежали и кричали, заглушая призывы из мегафонов, рев трактора и свист петард. Это были одновременно ярость и ужас. Первых раненых вытаскивали на плечах их товарищи. Самая страшная потасовка, которую видела до этого Богдана, — была драка на школьной дискотеке. То, на что она смотрела сейчас, представлялось кошмаром, который не мог существовать в современном цивилизованном мире.

На Майдане политики продолжали выкрикивать мирные лозунги, а на Банковой уже стояли столбы дыма, — и первая кровь капала на камни брусчатки.

— Я не хочу домой, — сказала Богдана, когда они оказались в безопасности. — Здесь сейчас происходит история.

— Сейчас тут происходит безумная бойня. На той улице явно правит не разум и не воля народа.

Восстание против насилия, за ценность человеческой жизни и свободу мнения было искусно деморализовано и превращено в бесчеловечную агрессию. Как запятнать самое святое дело? Обагрить кровью. И десятки, сотни фотографий с перекошенными злобой лицами, жилистыми руками с горящими бутылками, железными цепями, c людьми, в дикой агонии атакующими милицейские кордоны, вылились в СМИ. Это были наемники-провокаторы, «титушки», о чем знали и Богдана, и Саша, и все, стоящие на Майдане. «Это кровожадные убийцы, забаррикадировавшие главную площадь страны и представляющие опасность не только для Украины, но и для ее соседей», — утверждали провластные каналы. Так началась информационная война.

С тех пор каждый день начинался и заканчивался просмотром новостей. Вся страна просыпалась и тянулась к телевизору и Интернету. Все ждали: что же будет? Впереди зима и морозы, а люди на Майдане не собирались расходиться. Проходили недели. Прошел месяц. Митингующих пытались разгонять, — но они отстаивали свои позиции, и их становилось только больше. Они стояли друг против друга: народ и «Беркут». Черная стена в несколько рядов, прикрытая щитами, и десятки палаток и походных печей, от которых тянуло запахом жареного сальца. Они выжидали: кто первый начнет, кто первый сдастся. Но уходить никто не собирался, схватка была неизбежна. И к ней готовились: выламывали камни брусчатки и собирали в кучи, запасались керосином и шинами, тренировались. Победа или смерть. Речь о перемирии не шла.