Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Что это?

– Бастурма. Настоящая. Пастухи в горах вялят.

– Как-то странно пахнет…

– В этом весь цимес!

– Спасибо.

Я взял деньги и заглянул в залу: Маша делала Макетсону массаж головы. На столе стояли пузырек валерьянки и пустой стакан с темно-коричневым осадком на дне. Выпученные глаза ответсека страдали.

– Вы разве не на собеседовании? – удивился я.

– Т-с! – Он приложил палец к губам.

– Где Торможенко?

– На Цветной уехал, – сообщила Маша, погружая хищные пальцы в пегие седины любовника, точно пианист – в клавиатуру рояля.

– Давно?

– Не очень. Унесите скорее!

– Что?

– Это! – она кивнула на брусок у меня в руках.

Зайдя в кабинет, я первым делом завернул сомнительную бастурму в первый попавшийся листок и убрал подальше в ящик стола, потом закурил и несколько минут, чтобы успокоиться, смотрел в окно на торопливые ноги прохожих, К концу дня их стало больше. Мое сердце разбухло и ныло, как мочевой пузырь после пивного бара. Я набрал рабочий телефон Жеки, но там было занято. Зашел безутешный Макетсон.

– Меня вызывают, – еле слышно произнес он рыдающими губами.

– Куда?

– На Лубянку.

– Когда?

– Завтра к девяти ноль-ноль. Даже не представляю, что случилось!

– Вас решили заслать нелегалом в Южную Корею.

– Шутите?

– Да какие тут шутки! Опять вас завтра на работе не будет. Сегодня-то вы идете туда?

– Иду, – потупился он.

– Значит, мне номер подписывать?

– Вам… Все так хорошо складывалось. Расцвел гимнокалициумс. Большая редкость!

– Значит, вы ездили в Обираловку?

– Да, и объяснился с женой. Она все поняла и отпускает меня. Благородная женщина! Правда, мою коллекцию кактусов хочет оставить себе на память. Это для меня страшный удар!

– А дети?

– Детям она объяснит, что у папы теперь очень важная работа и приезжать я буду только по субботам.

– Везет же! Меня бы за такое убили на месте.

– Моя жена не такая, – мучительно улыбнулся ответсек. – Как вы думаете, она не могла пожаловаться на Лубянку?

Вбежал взволнованный Гарик. Он тоже подстригся, но в отличие от Макетсона стильно. На нем была новая кожаная куртка цвета грязного апельсина. От водителя разило парфюмом так, словно он принял ванну из одеколона «Арамис».

– Починился? – спросил я.

– Немножко. А где мой талон? Маша сказала, что талонов нет. Почему, Егор-джан? Мне семью надо кормить, им арев…

– Какую еще семью? – удивился я.

– Какую надо!

– Пойдем-пойдем, голодающий. – Макетсон, приобняв шофера, повлек его из кабинета.

Проводив взглядом водителя, который на глазах превращался в плейбоя, я снова набрал номер Жеки, и он снял трубку:

– Салют-суперфосфат! Ты куда исчез?

– В Переделкино уехал.

– С чего это вдруг? Ты же никуда не собирался.

– Мы поссорились. Наверное, будем разводиться.

– Из-за чего?

– Нинка нашла у меня в кармане гондоны.

– Какое гондоны?

– Мы с тобой в аптеке купили. Помнишь?

– Ну, и сказал бы: для дома для семьи.

– Они же располовиненные.

– Объяснил бы: теперь поштучно продают.

– Она же не дура.

– Это верно. Плохи дела.

– А тут еще Лета звонила, нарвалась сначала на Нинку, потом на тещу.

– Еще хреновей! Влип ты, Жорыч. Что делать будешь?

– Пока в Переделкино отсиживаюсь, а там посмотрим. Слушай, я тебе говорил, что мои полки пришли?

– Вроде говорил.

– Будь другом, сходи ко мне – замерь стену в кабинете. Надо понять, сколько штук брать.

– Бери, сколько дадут! Что останется, я возьму. Сестре тоже полки нужны.

– Я так и хотел, но ты все равно сходи, заодно посмотри, как там обстановка. Хоккей?

– Хоккей! А как там Ковригин?

– Завтра все решится.

– Слушай, весь наш «ящик» просит: не гнобите мужика! Правильно он пишет.

– От меня ничего уже не зависит. Ты-то как там с Нюркой? Сказал ей про сберкнижку?

– Нет. Знаешь, я подумал, может, оно и к лучшему. Так бы деньги давно расфуфрились, а теперь уже приличная сумма набежала. Бабы бережливые. Что есть, то есть. Ну, давай, Жорыч, держись! Меня к начальству зовут.

Зеркала в коридоре уже не было. Зато в зале я застал интересную картину: из-под стола вылез багровый от натуги Макетсон, он расправил в пальцах скомканный продовольственный талон и со значением протянул водителю:

– Бери, Гарик, и помни, кто и как к тебе относится!

Заметив меня, ответсек смутился, а Синезубка нервно хихикнула.