Юрий Поляков - Веселая жизнь, или Секс в СССР

А из особняка Ростовых можно было, миновав внутренний скверик, выйти на параллельную улицу Воровского, к Театру киноактера. Так я, подлец, и поступил. По дороге мне повстречался высокий плечистый Вадим Секвойский, у которого десять лет назад я занимался в поэтическом семинаре. С тех пор мэтр издали наблюдал за моими успехами с отеческой ревностью. Он с кием наперевес вышел из бильярдной, чтобы освежиться в нижнем буфете коньячком, но, увидав меня, помрачнел, подозвал и, оглядевшись, шепнул:

– Жора, вы понимаете, что навсегда можете испортить себе биографию! Поверьте, один сомнительный эпизод перевесит потом все хорошее. Мы-то с ярмарки едем, а вам в литературе еще жить и жить!

– Спасибо за заботу, учту…

Проскочив тоннель, я поднялся по ступенькам и очутился в узком коридоре Большого союза. Навстречу, заслоняя просвет, двигался, словно огромный поршень, Юрий Николаевич Перченко, большой начальник, отвечавший, так сказать, за материальную сторону советской литературы: квартиры, машины, ордена, путевки, загранкомандировки и т. п. Перченко был так толст, что на самолет ему брали два билета: в одном кресле не помещался. За ним просительной тенью семенил тощий поэт Скляр и, всунув шевелящиеся губы в большое начальственное ухо, скулил:

– Юрий Николаевич, невозможно в квартире работать. Шум. Пыль. Схожу с ума. Окна выходят на улицу.

– На какую улицу?

– Горького.

– Ну так давай в Измайлово тебя перекинем. Зелень. Тишина.

– Нет, что вы… Мне бы в центре, но во двор окнами. А?

Я вжался в дверную нишу, пропуская начальство, но толстяк, заметив меня, остановился и хитро прищурился:

– А вот и наш дембелек! Сколько там дней до приказа осталось?

– Завтра, – вздохнул я, поняв аллегорию и подыграв.

– Очень на тебя надеемся, паренек, не подведи! Сделаешь дело – заходи, о будущем потолкуем. – На прощание он совершил невероятное – подал мне свою пухлую руку.

Его пожатие напоминало железные тиски, обернутые ватой.

Они двинулись дальше по коридору, и Скляр продолжал нудить в ухо начальнику:

– Юрий Николаевич, мне бы и площадь увеличить. Книги ставить некуда…

Скатившись вниз по ступенькам и махнув рукой знакомому гардеробщику, я выскочил на улицу. Там веяло горчащей осенней прохладой. Над головой старинные усадебные липы смыкали редеющие кроны, а сквозь них, как сквозь прорехи в золотой парче, виднелись темно-синее небо и зеленые облака, какие бывают только в городе. Посреди клумбы с увядающими календулами и настурциями сидел в покойном кресле, чуть склонив голову, бронзовый Толстой.

«Была бы у меня Ясная Поляна, Лев Николаевич, я бы тоже в ус не дул!»

На Садовом кольце злобно рычали машины, остановленные красным светом. Пешеходы старались в короткий зеленый промежуток перебежать широченную площадь Восстания. Две учительницы переводили через проезжую часть класс, видимо, шли из зоопарка. Несчастные педагогини мольбами и угрозами подгоняли шалящих детей и с ужасом смотрели на оскалившиеся радиаторы автомобилей: те как раз взревели с новой силой на желтый сигнал светофора.

«Не задавят, конечно, а все равно страшно!» – подумал я, вспомнив Алену, в нее бес непослушания вселялся чаще всего при переходе проезжей части.

В редакции пахло валерьянкой. С разбегу я налетел на все то же зеркало в кудрявой раме.

– Какого черта!

– Не волнуйся, экселенс, купили, сейчас увезут. – Крыков сложил ладони в индийской мольбе.

– А дома ты чего не торгуешь?

– Эта старая сука, графиня, как сортир мыть, так сразу слепая, а как мебель занесу – звонит в милицию, мол, тут у нас спекулируют. Баб можно сколько угодно водить, это она понимает, а спекуляция ни-ни… Убить ее, что ли?

– Убей.

– Жалко. Она Ленина видела.

– Как там твой Палаткин? Что-то он плохо выглядит… – Я хотел добавить про звонок из ремстройжилконторы, но удержался.

– Еще бы! Ему такие дозы антибиотика колют, в организме ничего живого не осталось. Хоть немного отдохну от него. Заколебал! Совсем на девочках повернулся. А ты заходи!

– Мне еще газету подписывать.

– Потом приезжай. У Лисенка подружка есть – по первому свистку прибегает.

– Никаких подружек, но как-нибудь, может быть, и загляну. Не один.

– Ого!

– Сможешь на пару часов отъехать?

– Без вопросов. Да, чуть не забыл. – Крыков вынул из кармана и протянул мне червонец.

– Что это?

– Комиссионные. Благодаря тебе зеркало этому горному барану за триста сорок впарили. А вот и еще, тоже от него, презент… – Боба протянул мне коричневый плоский брусок, издававший несвежий аромат.