Александр Строганов - Стравинский

Граф осторожно взял в зубы Алешеньку и друзья потрусили в сторону психиатрической больницы.

39. Львица. Мечта

тостуй несвобода без прелести выпей

от мира сего не от мира сего

усни и проснувшись из прелести выпей

восторга вкушая восторг помяни

прощай нетерпение мясо на лапах

свобода прощай несвобода прости

ударит хвостом и ложится на лапы

львица бездонная львица мечта

покой улыбается ил беспристрастен

шерсть беспристрастна охота мертва

охота мертва в головах на подушке

на ночь на лето на тысячу лет

львица бессонная холод и зной

утоплен в зрачке полыхает покой

лежит обесточен прости несвобода

дыханье твое пахнет илом и вой

уколет вино и на кончике пальца

каплей остынет заноза и зной

упокоение Упанишады

усекновение раны сквозной

тостуй несвобода впотьмах разливая

прелесть желание сливки греха

невеста бездонная исчезновение

когти и пыль пустоты и труда

во рту подержи посмакуй несвободу

свобод опрокинь оживляет стакан

кровью искрит успокойся и выпей

боли не будет уже никогда

40. Сторож и человек-оркестр

Повадился человек-оркестр окна бить. Уж и сам не рад, а остановиться не может. Оконных дел сторож ему и говорит. – Прыгни, да и дело с концом.

Э-э, – думает человек-оркестр. – Прыгну, тут ты меня и подметешь. В таком деле спешить нельзя. А пойду-ка я наперед с кошечкой-недотрогой посоветуюсь.

А у самого пакость в голове вертится, зреет. Без затей проказник никак не обходится.

А кошечка-недотрога, следует заметить, к тому времени усы, хвост да лапки поменяла. Не в первый раз, так что теперь, как говорится, на воду дует.

Человек-оркестр, хитрый, бестия, к ней с молочком. Ему невдомек, что голубушка уже и на воду дует. А рассуждает егоза следующим образом, – Порадую кошечку, она от молочка-то разомлеет, тут я ей в ушко дудочку и суну.

Оно, может быть, и хулиганство, но музыкальное. Потому и обходится чаще всего без головомойки. Хотя пострадавших уже немало: и дятел-кофейник, и увалень древесный, многодетное семейство лизунов гладкоголовых… всех не упомнишь.

– Когда желудок полон, да с дудочкой в голове, оно и за рыбкой уследишь завсегда.

Рассуждает так-то, мысленно сам себе аплодирует, колесом ходит, про метлу уже забыл.

Игрун, конечно, но в сущности человек неплохой, цельный.

– Доброго здоровья, кошечка, – говорит. – С тем тебе и гостинец, и просьба, рука руку моет.

– За здоровье благодарствуйте, – отвечает кошечка, – но в долг не даю, так как материальным больше не интересуюсь, страдала многократно, да и пустое все это. А молоко сам пей, если пенки тебе не противны.

– Вижу, у тебя усы новые? Хорошие усы, новые.

– Не только усы. Я вся преобразилась. Удивляюсь, как это ты меня узнал. Немного расстроилась даже.

– Какая-то беспокойство затевается. Давеча пожарные подрались, женщины вышли с полотенцами. Сторож по окнам шастает. Не слыхала?

– Схоронись на время.

– Подскажи как? Душа-то играет. Громко.

– Уж тут что-то одно.

– Играет, поет. Я же ей не прикажу. Я вот что думаю, может быть, беруши вставить?

– Все равно подметут, даже не сомневайся.

– Сарказм и строгость. Вот что назвал бы я в первую очередь, когда меня попросили бы охарактеризовать кошачье племя.

– Торопишься. Обидно.

– Так это же в сердцах.

– Обмануть хотел? Ну, что же, давай свое молоко, готовь дудочку.

– Клюнула, что ли? Не может быть. Слишком умна. Задумала что-то. Про дудочку я тебе ничего не говорил.

– А зачем говорить, когда она у тебя изо всех щелей торчит?

– Что, в самом деле, готова моего молочка отведать? Но почему, скажи? Сгорю от любопытства.

– Откровенный разговор предлагаешь?

– Предлагаю.

– Ну, что же? Откровенность за откровенность. Люблю впечатление произвести. Это выше меня.

– Вижу, здесь что-то не так.

– Давай-давай свое молочко. Горячее?

– Уж как повелось. Кипяток. Так что пенка еще не образовалась.

Человек-оркестр протягивает кошечке бидон. Кошечка открывает крышку, тянется к молочку, но останавливается, – Только ты сначала прыгни.

– Как это? О том речи не было. Точнее, разговор был, но не с тобой.