Александр Строганов - Стравинский

38. Цицель. Алешенька

Грустный драматург, развеселый Эрдман Н. Р., однофамилец Эрдмана Ю. К., когда маленькая девочка испугалась его собак, сказал, – Не нужно бояться, они – такие же люди. Грустным развеселый Эрдман Н. Р. был как раз по причине обожания собачек. Так их любил, что и вообразить невозможно. Собачки же, не умея распорядиться огромным своим благородством, то и дело погибали.

Боковские джульбарсы и шарики отличаются тем, что никогда не умирают. В связи с этим их так и называют боковские бессмертные собачки .

Все попытки бороться с удивительным явлением заканчивались для живодеров трагически. Василия Подопригора во время отлова убило током, Константин Калитов и Тимофей Вафлин сгорели от водки, Игнатия Желвакова переехал трамвай. Даже чумазый грузовичок городских охотников по прозвищу Блоха, самопроизвольно завелся однажды и, в отсутствие водителя, рухнул с моста в мутные воды Стечки, главной реки Бокова, впадающей в Нюшу, через Нюшу – в Лылу, а уже через Лылу прямиком в Северный Ледовитый Океан. После трагической гибели Желвакова рейды собачников в Бокове прекратились. Бродячие псы в одночасье сделались предметом внимания и заботы. Теперь редкий боковчанин выходит из дома без лакомств для обретенных питомцев. Горожане приглашают бессмертных на прогулки, городские праздники, домашние торжества, охотно доверяют им своих детей. Известны попытки усыновления и удочерения, но боковские собачки, имея независимый характер, предпочитают вольную жизнь.

Родился бы Эрдман Н. Р. в Бокове, смотришь, и не почил бы в расцвете сил и таланта. А, может статься, и до сих пор жил бы – город славится долгожителями.

Первым Алешеньку обнаружил Козлик. Друзья Граф, Серый, Лис и Найда – тут как тут. Я бы еще присовокупил в компанию Малышку, но она в это время спит крепко, лучше не тревожить.

– Видишь, видишь, лежит, небольшенький лежит, от порожка бежал, торопился, упал, очень низко упал, кто-то прятался, прятал, большой человек, не хороший, не злой, пахнет кожей, и дым, прятал, прятался, вот лежит не ударился, снег, все же снег, припорошен, лежит небольшенький такой, мелковат, мелковат, ни на что не похож, не ребенок хотя б, не ребенок, но кто? вот лежит небольшенький, замерзнет совсем, вот замерзнет совсем и умре, и умре…

Алешенька свернулся калачиком, спит. Холода не чувствует.

Гуманоиды холода не чувствуют, но собаки этого не знают, жалеют его.

– Цицель. – Что, Цицель? – Соломон Цицель, вылитый Матвей Цицель. Сыночек его никак. Никак его сыночек, с’ыночка, с’ына. – А ты посчитал? Пальчики-то посчитал? На ручках и ножках посчитал? – Так я и у Цицеля не считал. – Вот же ж. – С высоты, знать, грохнулся. – Стратонавт. – Смеяться некому и не над чем. – Прощения просим. Кто? – Что? – Кто просит? – Цицелю, например, не до смеха. Замерзнет совсем и умре. – Кто Цицель? – Сыночек его. – Нет у Цицеля детей. – А это кто? – Не знаю. – Упал с высоты. – С высоты так не падают. – Все равно. – Лично мне, нет, не все равно. У меня и акробат знакомый имеется. Так, к слову. – Акробат – не скалолаз. – Это с какой стороны посмотреть. Можно даже из дома не выходить. Сидеть на табурете, на кухне, преимущественно на кухне, и не выходить никуда. Было бы желание. – Уж это как повелось. – Кто?.. Кто да кто? – Уж во всяком случае не Цицель. – Хочешь сказать, акробат? – При чем здесь акробат? Акробата я просто так вспомнил. Безотносительно. – Случайная мысль. Бывает. – Вот интересно, кто в нас эти мысли вкладывает? – Точно. Догнать бы мерзавца, да в глаза ему заглянуть – Это если найдешь. – Что? – Глаза. – А что, трудно найти? – Если не сказать больше. – А что ольше? – Невозможно. – Ну, это ты загнул. – Нисколько. – Несколько. – Что? – Несколько мне больше по нраву, чем, нежели нисколько. – Точно знаешь, что без глаз? – Предполагаю. – Зачем, тогда? – Оживляет. – В бумагу бы завернуть. – Да разве он селедка? – Не селедка, а завернуть следует. – В бумагу или целлофан? – В целлофане задохнется. – Это как завернуть. – Все равно. Пурга такая. Пурга, буран. – Надоело всё. Когда уже кончится? – Что? – Всё. – Это уж ты хватил. – Хватил, прихватил. – Была, больше не будет. – Откуда знаешь? – Кости не ломит. Косточки больше не ломит. – Еще фрагмент. – Сам в небо пялься, умник. – Бросили. Выбросили. Прямо в окошко и выбросили. – Кого? – Цицеля. – Да не Цицель это, говорю же. – А внешне вылитый Цицель. – Не Цицель. – А пусть будет. – А коль пусть будет, Цицелю и отнесем. – Обратно выбросит. Он такой. – Тебе-то откуда знать? – Чувствую. – Да, Цицелю пальца в рот не клади. – Бесплодие – его беда. Он потому и один. Всегда один, бедняга. – А клиенты? – И те одиночки. Всё до фрагментов распалось. И небо в перистых облаках. – Кучевых. – Перистых, говорю, я подсмотрел. – Да нет, ходят к нему. – К кому? – К Цицелю. – Кто? – Всякие ходят. – Ни разу не видел. – Прошу со Стравинским не путать. – О Стравинском речь не идет. Пока. – Сомкнуто живет. – Кто? – Оба. – О Стравинском пока ни слова. – Договорились. Совсем сомкнулся. Я о Цицеле. Потому и детей нет. – В сомкнутом состоянии с детьми беда. – Был один, и того в окошко выбросил. – Кого? – Да вот он лежит. – Правда, что ли? – Не знаю. – А не знаешь, так молчи. Пошел бы лучше бумагу поискал. – Зачем? – Мальца завернуть. – Думаешь, завернуть? – Думаю, без этого не обойтись. – В бумаге быстрее замерзнет. Снегом припорошить и дело с концом. – Снег и сам припорошит. И без нас припорошит. Снег свое дело знает. В жилище бы его доставить. – Ну, это уж совсем глупость. Его из жилища наладили, а ты его снова в жилище. Что же он, скалолаз, что ли? – И правда. Что же это будет? Так и будут швырять, пока ручки-ножки не отвалятся. – И голова. – В особенности голова. – Разве голову в отдельности завернуть? – Голова позже всего мерзнет. – Да он живой ли? – Живой, живой. Видишь, жужжит. – Жужжит? – Еще как. – Жужжит, жужжит, не сомневайтесь. – Вот как жужжать перестанет – тогда всё. Отошел. Тогда будем считать, отошел. Отмаялся. – А, может, так оно и лучше. – Нет, когда бы так лучше было, нам бы его не показали. – Случайность. – Не бывает случайностей, разве не знаешь? – Философия. – Практика. – Практическая философия. – Еще в прошлом декабре. Нет, погоди, в позапрошлом. Точно, в позапрошлом. – Что, в позапрошлом? – Декабре. – Что, в декабре? – Да уж теперь не вспомню. – Противный звук. – Какой? – Жужжание это. Точно шмель. Или шершень. – А я ничего не слышу. – А ты всегда туг на ухо был. – Не скажи. – Перекусить бы. – Оно и мальцу не мешало бы. – Ему-то зачем, когда он спит, пузыри пускает. – Пускает? – Пускает. Пузыри да ветры. – Резвый мальчонка. – Куда как резвый. А нам бы не помешало. Пойти, поискать, что ли? – Давай с находкой определяться, а потом уже пообедаем. – Отобедаем. – Или отобедаем. – Снегом припорошить, и дело с концом. Снежком. – Снег и без нас припорошит. – Опять за свое. – Цицелю не понесем. – Решено. – А сколько у Цицеля пальцев, я не расслышал? – А сколько у фармацевта может быть пальцев? – Не знаю. – Вот и я не знаю. – Найдутся и такие. – Кто? – Кто посчитает. – Фрагменты, фрагменты. – А тебе целостности хочется? Ложись и пялься в небо. – А, вдруг, совпадение? – Совпадений не бывает. – Философия. – Практика. – Практическая философия. – По кругу пошли. – И я о том же. – Хотя бы свистнул кто или телеграмму дал. – Откуда? – Ну, не из Женевы же. – Хороший город Женева. – Дымный. – А вот дыма не чую. – Вспомнил. – Что? – Где у Цицеля аптечка. Про дымок заговорили, я тут же и вспомнил. – И где? – Около психушки. В том же доме. Справа. Психушка – слева, аптечка справа. – Так они и строят. – С умом, надо сказать. С умом строят, надо сказать. – Не столько за лекарствами, как поболтать собираются. – Где? – Да в аптеке же. – Болтуны какие-то. – Точно. – К аптечке унести, а там пусть разбираются. – Цицель, опять же, на месте. – Не факт. – Факт, не факт. Нет, так позже придет. – Зачем? – Откуда мне знать? – Не вопрос. Фармация. Фармацевтика. Фарма. – На ферме сытно. – Кому что, а тебе бы только пожрать. – Хорошо, хоть в Стечку не бросили. Могли и в Стечку бросить. – Запросто. – Кто? – Да хоть кто. – Ужасы какие-то. – Скажешь, так не бывает? – Опять же, психушка рядом. Если что – заберут. – Кого? Цицеля? – Если понадобится и Цицеля заберут. Всех заберут, если понадобится. – Цицель интереса не представляет. – Это почему же? – Уж давно забрали бы, когда бы интерес представлял. – Инопланетянин. Гуманоид. – Кто? – Цицель. – Почему? – Фамилия такая. – Выходит, Цицели – гуманоиды? – А кто же? – Это многое объясняет. – Может и фамилия, а может еще что. – А что еще? – Цицель. – Цицель, Цицель. Что за Цицель? – Представления не имею. – Уверен, что фармацевт. – Кто еще? – Не знаю. – Уж если ты не знаешь, никто не знает. – Сам Цицель знает. Наверняка. – Не факт. Цицель и Цицель. – Как это? – Просто Цицель. Имеет право. Или… Или что? Или кто? – Вот эти вопросы нас и губят. И погубят. Кто, да что, да почему? Проще жить надобно, проще. Солнышку радоваться. Даже Цицелю какому-нибудь радоваться. Мальчуган нашелся – прекрасно. Голова болит – и то замечательно. Болит – значит, на месте. – В такой мороз лягушку, например, возьми за лапку – лапка сломается. Возьмись за другую – и та сломается. – Гасконец все спешит куда-то, торопится. Куда спешит? – Опоздать боится. – А можно опоздать? Можно ли вообще опоздать? – Нет. – То-то и оно. – Иллюзии. – Иллюзии, иллюзии. – Иллюзии, мельницы, вода, рябь. – Это ты верно подметил. Простые числа. – Стараюсь все примечать. – А зачем? – Не знаю. – Те же цифры. Бессмыслица. – Согласен. Но манит, влечет, привлекает. – Забудь. – Хорошо. Как только в следующий раз поманит, сразу Джордано вспоминай. – Которого? – Бруно. Как рукой снимет. – А Перельман? – Забудь. Примета времени, не больше. – Не скажи. – Не буду. – Не помню, далеко аптека-то? – Там же, где психушка. Справа – аптека, а слева, как раз психушка. – А психушка где? – Психушка слева. – Далеко путь держать, спрашиваю? – А ты что не был там? – Никогда. – А мы разве без тебя ходили по картошечку с салом? – Они на сале готовят? – Исключительно на сале. – Ой, хорошо. До чего же хорошо. – Чего ждем-то? Срочно надо выдвигаться. – Из-за сала? – Лягушонок мерзнет. – Так это лягушонок? Все же лягушонок? Я, почему-то так сразу и подумал. – Картошку меньше уважаю. Можно сказать, совсем не уважаю. – Яблочко от яблоньки недалеко падает. – Ты о ком? – Так о Цицеле. Родятся же такие? – Кто? – Цицели. – Да, их немало. Кажется, что мало, а на самом деле немало. – Вымираем потихоньку. – Еще долго. – Думаешь? – Аптека – планетарий. Целая карусель. Склянки, трубочки, цветное всё. Люблю. – Ты, что же, цвета различаешь? – Конечно. Летом особенно. – Давно бы уже на ферме сховались. – Ходим, всё ходим. Зачем? – Просто так ходим. – Как Цицели. – Неправда. Со смыслом ходим. – По кругу. – Случается, и повдоль. – Зачем? – Просто так. – Просто так не бывает. – Бывает. Мало того – в основном так и ходим. – Главным образом. – А там и война, глядишь. – Не будет войны. – Точно знаешь? – Точно. – Все же высшие достижения – дирижабли. – Ты забыл поезда. – Поезда – да. Да. Поезда. Хотел бы я сесть на поезд и умчать куда-нибудь подальше от этих мест. – Почему? – Сам не знаю. – А на дирижабле хотел бы умчать куда-нибудь подальше от этих мест? – Нет. На дирижабле боязно. Да и ответственность большая. – Сдается мне, они крепко связаны между собой, поезда и дирижабли. – Переговариваются, думаешь? – Перемигиваются, сигналы подают. Флажками или свистками. – Мне кажется, у дирижабля свистка нет. – У поезда есть. – У поезда гудок. – А гудок разве не свисток? – Свисток у чайника. – Любовь. – Что, любовь? – Ничего. Просто так, вспомнилось. – Или шеи куриные. – Опять ты за свое?