Александр Строганов - Стравинский

Презрением отношение кота к Арктуру назвать нельзя, хотя некая брезгливость ощущается. Думаю, в данном случае, лучше всего подходит слово «усталость». От коня Мартин устал, как говорится, с первого взгляда, когда военачальник, роняя ведра и плечики с одеждами, харкая и чертыхаясь, приволок обезумевшее от страха животное в квартиру и представил домочадцам в качестве названного брата и нового члена семьи. Куда деваться? приходилось терпеть… Ничего, со временем все как-то устроилось.

В отличие от Мартина Веснухин действительно слушает коня, в минуты просветления даже пытается полемизировать. Иногда вслух. Правда, речь его пока невнятна, но это пройдет. Все, как известно, проходит. Золотые слова.

В помещении у коня голос, с чем бы сравнить?.. Доводилось ли вам когда-нибудь сталкиваться с чревовещателями? Если да, вы сразу поймете, о какой тональности идет речь. Если же не доводилось, попробуйте представить – когда бы мы Мартина завернули в тулуп, если бы нам это, конечно, удалось, завернули и дернули бы, как следует, за хвост, то, что услышали бы мы из-под овчины и есть голос чревовещателя. Во всяком случае, очень близко. У полковника те же интонации. Так что извне беседа наших героев напоминает дотошное урчание пробуждающегося по весне затона.

Беседа длиться уже минут сорок. Нам удается захватить самый финал. Жаль, конечно, что пропустили начало, но самую суть уловить, надеюсь, удастся.

Полина Ивановна сокрушается, жалеет меня, – говорит Арктур. – Думает, что лошадкам доставляют удовольствие баталии, бега или цирковые представления. Жалость, простите, Семен Семенович, ложная. Простите, Христа ради. Я против Полины Ивановны ничего не имею, мало того, обожаю и восхищаюсь этой святой женщиной. Конечно, ей надоело мое ворчание, и убирать за мной надоело. А я вас, полковник, предупреждал, меня не всякий выдержит. Голова большая, думы одолевают. Кто-то должен тянуть лямку, покуда человечество в замешательстве пребывает, согласитесь? Опять же наследие его многовековое часто сомнительно. Фигурально выражаясь, попахивает порой, извините. Не к столу будь сказано. Кто-то должен разгребать? Кто? Ответ очевиден… Да, у меня взгляд на предметы и явления печальный, аналитический. Это вообще свойственно лошадям. Тоска для нас привычное состояние. Что же касается удовольствий, хотите, верьте, хотите – нет, мне теперь хорошо. Даже очень хорошо. Под этим я понимаю равновесие желаний, высшую симметрию, если хотите. Притом, что тотальная симметрия понесла сокрушительное поражение, мое нынешнее положение можно считать уникальным, исключительным, подарком и чудом одновременно.

Полковник, стеная, поворачивается на бок, – По поводу симметрии ты, конечно, погорячился.

– Ничуть. И напрасно вы возражаете, Семен Семенович. Я вас не имел в виду. Вы и ваши ноги, точнее ваша нога здесь ни при чем. Одна, две, даже три допускается. А если пять или одиннадцать? А так называемый цивилизованный мир стремится именно к этому. Возьмите композицию в музыке, живописи, архитектуре, где угодно. Композиция, предполагающая симметрию у современного человека, разумеется, образованного современного человека, чаще всего вызывает недоумение и отторжение, воспринимается как догма и примитив. Я согласен, асимметрия – безусловное движение вперед, прорыв. Но это, знаете, пока не столкнешься с серьезной бедой. Несчастье, знаете, очень скоро расставляет все по своим местам. Дело в том, что симметрия первична. Базовая величина. Не было бы симметрии – не случилось бы и асимметрии. А приверженность тому или другому непременно ведет к специфическому структурированию желаний.

Кот вытягивается вдоль подоконника, – Не знаю, я сегодня спал без сновидений.

Арктур продолжает, – Помните, у Канта? – Способность желания – это способность существа через свои представления быть причиной действительности предметов этих представлений. Удовольствие есть представление о соответствии предмета или поступка с субъективными условиями жизни, т. е. со способностью причинности, которой обладает представление в отношении действительности его объекта (или определения сил субъекта к деятельности для того, чтобы создать его). И еще – поразительно, как люди, вообще-то проницательные, полагают, будто различие между высшей и низшей способностью желания можно найти, если определить, имеют ли представления, связанные с чувством удовольствия, свое происхождение в чувствах или в рассудке. Когда речь идет об определяющих основаниях желания, и усматривают их в приятном, откуда-то ожидаемом, вопрос вовсе не в том, откуда происходит представление об этом доставляющем удовольствие предмете, а только в том, насколько это представление доставляет удовольствие. 7 7 Иммануил Кант. «Критика практического разума»