Бернис Рубенс - Я, Дрейфус

Когда я проработал в Хаммерсмите пять лет, директор засобирался на пенсию. Я страстно мечтал занять его место. Я чувствовал, что эта школа — моя. Но неприятное ощущение после провала в Бристоле оставалось. Мне тогда помешали не возраст, не послужной список, не недостаток опыта. Я подозревал причину, которую не хотел даже признать — так мне противно было: во главе английской гимназии с многолетними традициями никогда не поставят еврея. Но я никогда не выставлял напоказ свою веру. Участвовал в молебнах вместе со всеми. Даже колени при необходимости преклонял. Ходил с непокрытой головой и — а это уж и вовсе богохульство — сотни раз произносил «Иисус». Я бы мог обдурить даже еврейского бога. Но почему-то меня, видимо, подозревали. Возможно, чуяли во мне чужака. Другой причины тому, что мне не дали стать директором в Бристоле, я не находил. Я решил, что не дам подобному повториться, и поэтому прибегнул к способу, за который мне так стыдно, что даже писать об этом тяжело. Если эти слова будут когда-нибудь опубликованы, пусть их наберут самым мелким шрифтом — настолько унизительны для меня эти воспоминания. Я пишу эти строки, и мне хочется закрыть глаза, представить себя невидимым — будто это произошло с кем-то другим, не со мной.

На эту должность подали несколько заявок, но окончательный список претендентов еще не был составлен. Вот если бы этот список доверили составить мне, думал я, я бы точно знал, что составлен он без предвзятости. Действовать надо было быстро. Я дождался гонга на обед. И прогуливался около учительской уборной, пока не увидел директора — он спускался по лестнице. Выждав немного, я открыл дверь. В комнате было несколько моих коллег. В том числе Эллис с кафедры математики, с которым я мило поболтал, подыскивая место поудобнее. У одной стены были два свободных писсуара. Я встал у одного, и не успел я подготовиться, как вошел директор и встал у соседнего. Я поблагодарил Господа (еврейского) за посланную мне удачу. Сделав свои дела, я отступил на шаг назад, не успев застегнуть брюки, и как будто невзначай продемонстрировал свой необрезанный член. Так я публично заявил, в чем, возможно, и не было нужды, что принадлежу к их племени, что достоин директорского места.

Дрожащей рукой я застегнул ширинку, стараясь не думать о своих предках. Наверное, они бы меня простили, потому что должность я все-таки получил, но очень сомневаюсь, что они бы мной гордились. Этого постыдного случая мне не забыть никогда. Он снится мне в кошмарных снах. Если я и был когда-нибудь в чем-нибудь виноват, то в этом проступке, и дело не только в том, что я совершил грех, но в том, что получил выгоду. С тех пор я хоть и не декларировал свою веру, но никогда не отрицал ее и не шел против нее. А уж после суда меня так и подмывает кричать о ней на всех углах. Громко, отчетливо. Но за меня это сделали другие. Не так громко и не так отчетливо. Поскольку английские манеры допускают шепотки и двусмысленности.

Я с радостью взялся исполнять новые обязанности. Потихоньку вводил некоторые изменения. Возродил к жизни совсем уже захиревшее сообщество учителей и родителей, запретил телесные наказания в любой форме. На педсоветах я призывал коллег высказывать свое мнение, убеждать, спорить. Двери моего кабинета всегда были открыты и для учителей, и для учеников. Конечно, преподавал я меньше. Много времени отнимала административная работа. Но я продолжал вести драмкружок и устраивал после уроков поэтические чтения, на которые приглашались и родители. Через несколько лет мы стали образцовой школой, к нам приезжали из отделов образования и наших, британских, и зарубежных. Постепенно я заработал отличную репутацию, и хотя слава заботила меня мало, честолюбивых замыслов было много. Но я обуздывал свою природную гордыню, чтобы не слишком уж упиваться собственными успехами.

К тому времени у меня родилось двое детей, Питер и Джин. У Мэтью росли двое сыновей, наши родители были счастливы. Прекрасная пора для нас всех, но иногда я чувствовал, что долго так не продлится. Но я думал, что помешают нашему счастью естественные причины — умрут родители. Я и представить не мог той сокрушительной беды, которая постигла теперь меня. И всех моих близких. Позвольте я еще немного повспоминаю те счастливые времена — тут мне легко подбирать слова, а лексикон для будущего совсем не ясен. Кроме того, до моего падения оставалось еще несколько лет.

Как-то летом я организовал всем нам поездку в Париж. Я там никогда не бывал, но всегда мечтал отыскать свои корни. Родителей пришлось немного поуговаривать, но их присутствие для моей цели было необходимо. Они согласились — ради меня. Их нежелание ехать было мне понятно. Любое recherche [10] Изыскание ( фр. ). открыло бы ложь, в которой они жили после того, как им удалось сбежать, и никаких напоминаний о прошлом они не хотели. Но они понимали, как важна эта поездка для их детей и внуков, поэтому нашли в себе силы принять приглашение. Итак, нас было десять человек, три поколения. Родители отправились в путь с опаской, их сыновья — с любопытством, а внуки — с радостью.