Луиза Эрдрих - Круглый дом

Энгус пришел вместе с Каппи. А тот принес для меня картофельный салат в пакете из-под хлеба и пластиковую ложку. Я сделал из пакета плошку, свернув его верхний край, и стал наворачивать салат. В нем, помимо картошки, я нашел соленые огурцы и крутые яйца, а сдобрен салат был соусом из майонеза и горчицы. Наверное, этот салат сделала кто-то из тетушек Каппи. Мама такой салат готовила так же. Я тщательно выскреб ложкой пакет изнутри. А потом рассказал Каппи о подслушанном мной вчера вечером разговоре дома и о том, что отец подозревает священника.

– Отец говорит, что священник был в Ливане!

– Ну и что? – отозвался Каппи.

– Он служил в морской пехоте.

– Мой отец тоже, – заметил Каппи.

– Думаю, нам надо выяснить, не пьет ли отец Трэвис пиво «Хэммз», – сказал я. – Я как раз собирался его об этом спросить. Но потом решил, что так выложу все свои карты. Зато я выяснил, что у него есть алиби. Но его алиби надо проверить.

– Его что? – не понял Энгус.

– Оправдание. Он сказал, что днем в то воскресенье проводил богослужение. Теперь надо просто спросить у тети Клеменс, правда ли это.

– А может, оставить пару банок «Хэммза» у него на крыльце и посмотреть, станет ли он их пить? – предложил Энгус.

– Да кто ж откажется от дармового пива? Особенно ты, Суперстар! – усмехнулся Каппи.

– Надо застать его пьющим «Хэммз» дома. За ним стоит последить.

– Что, заглядывать священнику в окна?

– Да! – твердо заявил Каппи. – Мы на великах объедем церковь и монастырь, доедем до старого кладбища. А потом проберемся сквозь ограду вместе с великами и пройдем между могил. Дом священника стоит рядом с кладбищем, ворота ограды на замке, но там можно протиснуться. Когда стемнеет, подкрадемся к его дому.

– У священника есть собака? – спросил я.

– Собаки нет, – помотал головой Энгус.

– Хорошо, – кивнул я. Но в тот момент меня, честно говоря, пугало не то, что священник нас поймает. Меня нервировало кладбище. Я же недавно видел призрака. И одного раза мне было достаточно. К тому же отец рассказывал, как призраки появлялись на кладбище, где он работал землекопом. На том кладбище был похоронен отец Мушума, который сражался при Батоше вместе с Луи Риэлем [19] Луи Риэль (1844–1885) – один из лидеров борьбы за права коренных американцев в Канаде и США. Битва при Батоше (1885) – неудачное восстание под его руководством, после которого он сдался канадским властям и был казнен. и через несколько лет погиб, упав с лошади. Там же захоронили Северина, брата Мушума, который недолго служил в церкви священником, и его могилу отметили особым кирпичом, выкрашенным в белый цвет. И еще похоронили одного из троих, кого линчевали в Хупдэнсе: тело мальчика сняли с виселицы и предали земле, потому что ему было всего тринадцать. Как и мне. Мушум все это помнил. Другой брат Мушума Шаменгва, чье имя на языке оджибве означает «Бабочка Монарх», был похоронен тоже там. И первая жена Мушума, рядом с которой он завещал себя похоронить, лежала под плитой, поросшей серым лишайником. Там же была похоронена его мать, которая после смерти в младенчестве его младшего братика замолчала на десять долгих лет. И там же была похоронена вся семья моего отца, и семья моей бабушки, и семья ее матери, из которых кое-кто обратился в католичество. Мужчины были погребены в западной части кладбища рядом с приверженцами традиционных индейских верований. Все они исчезли в земле. Над их могилами воздвигли небольшие хижины, где могли обитать и питаться их духи, но эти хижины, не простояв очень долго, разрушились, обратившись в ничто. Я знал имена наших предков – о них мне рассказывал и Мушум, и отец, и мама.

Шаванобинесиик, Элизабет, Буревестник-с-Юга, Адик, Майкл, Карибу. Квиингвааджи, Джозеф, Росомаха. Машкики, Мэри, Шаман. Омбааши, Алберт, Подъятый-Ветром. Макунз, Медвежонок и Птица-Стряхивающая-с-Крыльев-Лед. Они жили и быстро умерли в те годы, когда наша резервация только создавалась, и все умирали прежде, чем кто-то мог записать их воспоминания или высказывания, да еще в таких умопомрачительных количествах, что было трудно всех упомнить, не проговаривая вслух их имен, как иногда делал мой отец, читая историю нашей резервации: «И вот в наши края пришел белый человек и положил их всех в сырую землю», – эта строка звучала словно пророчество из Ветхого Завета, а на самом деле была простой констатацией факта. И я страшился войти на кладбище ночью не потому, что страшился погребенных там любящих предков, а потому что боялся получить нокаут от нашей истории, которую я собирался постичь. Старое кладбище таило массу исторических осложнений.