Луиза Эрдрих - Круглый дом

– Я блевану, если ты еще раз так сделаешь! – шепотом пригрозил я.

Как только нам удалось сделать вид, будто мы ищем конец очереди к причастию, мы выскользнули из церкви и отправились к детской площадке. Энгус достал сигарету. Мы ее аккуратно располовинили, и я скурил свою половинку, правда, она ввергла меня в щемящую печаль. Наверное, вид у меня был несчастный – под стать моему состоянию.

– Поеду-ка я поищу Каппи, – предложил Энгус.

– Ага, поезжай. Скажи ему, что я сбежал от отца, и пусть принесет чего-нибудь поесть.

– Так ты сбежал? – нахмурился Энгус. Все знали, что у меня просто идеальная семья – стабильная, любящая, состоятельная (по меркам резервации, естественно). Из такой семьи не сбегают. Но теперь все изменилось. В его глазах сверкнула жалость, и он уехал. А я подкатил велосипед к низким деревцам на выстриженном газоне, отмечавшим границу церковного двора, прислонил его к дереву. Наплевав на клещей, я улегся на траву и закрыл глаза. Лежа, я чувствовал, как холодная земля вбирает мое тело. Казалось, я мог ощутить даже силу гравитации, которую рисовал в своем воображении в виде гигантского жидкого магнита в центре земного шара. Я прямо-таки кожей чувствовал, как этот магнит меня притягивает и высасывает жизненные силы. Я проваливался сквозь все пределы туда, где все теряло всякий земной смысл и Кью из «Звездного пути» был верховным судьей в красной бархатной мантии. Я незаметно провалился в сон, словно попал под действие морока. А потом очнулся от звука быстрых шагов. Я открыл глаза и быстро скользнул взглядом по колышущейся черной сутане к деревянному наперсному кресту и плетеному поясу отца Трэвиса. Над его статным торсом, широкой грудью и квадратным подбородком сияли устремленные на меня из-под бледных век бесцветные глаза.

– Курить на детской площадке воспрещается, – сухо произнес он. – Тебя видела монахиня.

Я открыл рот, но издал только сдавленный хрип. Отец Трэвис продолжал:

– Но тебе всегда рады на святой мессе. И если тебя интересует катехизис, я провожу занятия по субботам в десять утра.

Он ждал моей реакции.

И я вновь выдавил слабый хрип.

– Ты – племянник Клеменс Милк?

Сила гравитации внезапно изменила направление, и я сел, ощутив прилив энергичной решимости.

– Да, – сказал я, – Клеменс Милк – моя тетя.

Теперь чудесным образом я ощутил силу в ногах и поднялся с земли. И даже шагнул к священнику. Это был короткий шажок, но все же в его сторону. С моих губ сорвались слова в духе моего отца.

– Можно вам задать вопрос?

– Валяй!

– Где вы были, – спросил я, – между тремя и шестью часами пополудни пятнадцатого мая?

– А что это был за день?

Уголки его надменных губ чуть поджались.

– Это было воскресенье.

– Полагаю, я совершал богослужение. Но точно не помню. После мессы я проводил обряд поклонения святому кресту. А что?

– Просто спросил. Без причины.

– Причина есть всегда, – заметил отец Трэвис.

– А можно еще вопрос?

– Нет, – ответил священник. – Только один вопрос в день.

Шрам на его шее ожил, побагровев еще больше.

– Твоя тетя говорит, ты – хороший парнишка, прилично учишься, не создаешь проблем родителям. Мы будем рады видеть тебя в нашей молодежной группе.

Тут он улыбнулся. Я впервые увидел, какие у него зубы. Слишком белые и ровные для настоящих. Хоть священник был и молодой мужчина, но зубы у него оказались вставные! И еще этот шрам, как длинный мазок красной краски на шее. Он протянул мне руку и стал похож на портрет руки неумелого художника: уж больно аккуратно у него были выписаны черты лица. Чересчур красивый, чтобы быть по-настоящему красивым, как отозвалась о нем тетя Клеменс. Мы молча стояли. Блеск его сутаны, отражавшийся в его белесых глазах, меня даже испугал. Его протянутая рука не шевелилась. Я пытался удержаться, но моя правая кисть сама собой двинулась к нему. У него была холодная ладонь. Мозолистая, гладкая и крепкая, как у отца Каппи.

– Значит, увидимся! – Он отвернулся. Но тут же повернулся с чуть заметной усмешкой. – Сигареты убивают.

Я стоял, точно к земле прирос, и смотрел, как он вошел в подвальную дверь церкви на вершине холма. Потом прислонился спиной к дереву – не привалился без сил, а как бы соединился со стволом. Меня переполняла странная энергия. Связь с деревом помогала мне думать. Я решил перво-наперво не ругать себя за то, что сейчас произошло между мной и священником. Я же не мог отказаться. Отказаться от рукопожатия с человеком в резервации было равносильно пожелать ему смерти. Хотя я и желал смерти отцу Трэвису Возняку и даже хотел сжечь его заживо, это мое намерение зиждилось на твердом убеждении, что именно он напал на маму. Он виновен! Но мой отец ни за что не вынес бы решение, лишенное веских оснований в виде улик. Я почесался спиной о шишковатую кору дерева и уставился на дверь, за которой исчез священник. Дверь, ведущую в подвал церкви. Я вознамерился раздобыть эти веские улики и думал, что, когда вернутся мои друзья, они мне помогут.