Луиза Эрдрих - Круглый дом

– Нет, я сам куплю, – возразил я.

Мы спорили долго, пока мне не пришло время уходить. Для меня установили комендантский час: мама пообещала, что если я не появлюсь дома к шести вечера, она пошлет на мои поиски полицию.

– Полицию?

– Ну, она сказала, что это фигура речи. Может, дядю Эдварда.

– Ты бы не хотел, чтобы он пошел тебя искать?

Нет, я бы не хотел, чтобы дядя Эдвард поехал меня искать в своей большой машине – медленно, с опущенным стеклом, расспрашивая каждого встречного, поэтому я пошел домой. У меня были деньги, которые оставила мне Соня. Я спрятал сто долларов дома в папке с наклейкой «Домашние задания». Для меня вспоминать Соню было все равно что тыкать пальцем в свежий кровоподтек. По дороге домой я выработал план, как уговорить маму отвезти меня в Хупдэнс. Она думала, что я все еще хожу за занятия по катехизису. Так вот, мне якобы понадобились свечи. Или черные ботинки, чтобы прислуживать у алтаря. Вариант с ботинками – то, что надо. И на следующий день после работы мама повезла меня в обувной и купила мне черные ботинки, хотя я пожалел, что она зря потратила деньги. Но зато под каким-то невинным предлогом я забежал в магазин хозяйственных, спортивных и охотничьих товаров и, пока она ждала снаружи, купил для ружья Доу патронов на сорок долларов. Продавец меня не знал и внимательно проверял кассовый чек на крупную сумму. А я в это время разглядывал банки с краской, баскетбольные мячи и мячики для гольфа, клюшки для гольфа, коробки с гвоздями, мотки проволоки, секцию домашнего консервирования, лопаты, грабли, цепочные пилы, как вдруг заметил канистры для бензина – в точности такие же, как та, что я нашел в озере.

– Похоже, все правильно, – сказал продавец и отдал мне сдачу.

Выйдя из магазина, я сказал маме, что купил для отца сюрприз, который, по моему разумению, не должен был вызвать у него подозрений. Помимо патронов я приобрел блесны для ловли окуней – нашей любимой рыбы. Я громоздил одну ложь на другую, и это у меня получалось так же естественно, как раньше говорить правду. На обратном пути мне вдруг стало ясно, что все мои ухищрения не имели большого значения, потому что я поставил перед собой цель, которую про себя назвал не отмщением, а правосудием.

Грехи, которые вопиют небу о правосудии.

Наверное, я бормотал эти слова про себя. Я был словно в трансе, не спуская глаз с дороги, представляя, сколько же от меня усилий потребует умение стрелять.

– Что ты говоришь?

У мамы сохранялось важное преимущество. Она защищала отца и поэтому действовала с умыслом. Больше того: я же помнил, что она сказала мне в закусочной в Фарго, когда положила гамбургер обратно на тарелку. Это сделаю я ! Нет, не ты, подумал я тогда. Но мама была заточена на свой умысел, словно все долгие недели, проведенные ею дома взаперти, она острила собственную решимость, как лезвие клинка. А еще в Фарго мы с ней обсуждали слова врачей. Мы совместно взвешивали факты и задавали вопросы. Она обращалась со мной так, как будто я был много старше, чем на самом деле, и это ее отношение ко мне как ко взрослому не прекратилось и потом. Теперь она многое видела и понимала и больше не обращалась со мной с прежней мягкостью и терпением. Она перестала потакать мне во всем. И мои поступки перестали ее смешить, как раньше. Было такое впечатление, что все те недели добровольного заточения она дожидалась, когда я повзрослею настолько, чтобы больше в ней не нуждаться. И если она ждала, когда я начну действовать под влиянием своих собственных инстинктов, то именно так я себя сейчас и вел. Но я в ней по-прежнему нуждался. Мне же нужно было, чтобы она отвезла меня в Хупдэнс. Нет, не так… Я нуждался в ней так, как в ту пору просто не мог осознать. По дороге домой из Хупдэнса в тот день я прямо задал ей вопрос, на который не отважился отец. Вопрос был детский, но в то же время и взрослый.

– Мам, а почему ты не стала врать? Почему ты не сказала, что мешок сполз? Мол, ты поскользнулась на чем-то, подняла руку вверх, сдвинула мешок и увидела пол? Что ты знала, где все произошло? Какая разница, где именно, если бы ты просто сказала: там-то…

Она долго сидела молча, так долго, что я уж подумал: не ответит. Я не почувствовал ни ее гнева, ни удивления, ни смущения – она просто долго обдумывала ответ.

– Сама не знаю, – наконец произнесла мама, – почему я не сумела солгать. На прошлой неделе в больнице, когда я сидела рядом с папой и смотрела на него, я вдруг пожалела, что сразу не солгала. Я пожалела, что не солгала, Джо! Но мне и правда было неизвестно, где это произошло. И папа знал, что мне это неизвестно. И ты знал. Я же сказала вам обоим. И как же я могла потом изменить свои показания? Лжесвидетельствовать? И не забудь: я же сама знала, что это мне неизвестно. Солги я, как бы я стала к себе относиться? Но если бы я с самого начала понимала, чем обернется мое незнание, что он выйдет на свободу и выплеснет весь яд своей болезненной ненависти, я бы солгала!