Амита Траси - Небо цвета надежды

– Вы так добры ко мне – вы мне поможете? – спросила я одного из клиентов. – Поможете сбежать отсюда? Или хотя бы просто передадите одному человеку, что я здесь, чтобы он мне помог? – Мне казалось, что, взывая к его доброте, я могу рассчитывать на сочувствие, но в его глазах мелькнул страх.

– Это меня не касается – это ваши здешние дела. А мне неприятности не нужны. – Он быстро собрался и выскочил за дверь. Больше я его не видела.

Сперва я время от времени обращалась с подобными просьбами к хорошим клиентам – добрым и приветливым, тем, кто, как я думала, не проговорится Мадам, но потом поняла, что чересчур доверчива. Если Мадам узнает, что у меня на уме, то опять запрет меня в той каморке без окон. Потому я решила больше не просить о помощи и надеялась лишь, что однажды встречу того, кто вытащит меня отсюда.

Вскоре я поняла, что большинство приходящих к нам мужчин либо пытаются от чего-то сбежать, либо кого-то ищут. Некоторые вообще не разговаривают – они приходят и уходят, словно выполняя какие-то обязательства. Многие рассказывают о жизни, о женах и детях, делятся со мною воспоминаниями. Они показывают мне фотографии своих отпрысков и миловидных супруг и бормочут: «Ты одна меня понимаешь». Я научилась кивать и улыбаться, но я никогда не понимала, зачем таким счастливым мужчинам искать удовольствия на стороне. Наверное, каждому из нас есть что скрывать, у каждого имеется тайна, надежно спрятанная под коконом счастья.

Одного мужчину я любила по-настоящему. Его звали Санджив, и вместе с ним мы собирались сбежать.

Когда Санджив появился на пороге моей комнаты и в моей жизни, мне было девятнадцать. Сначала я подумала, что он один из тех, кто показывает фотографии и рассказывает о себе. Вдруг именно он поможет мне выбраться отсюда? Но это было до того, как я влюбилась в него. Когда он пришел ко мне впервые, то остановился на пороге и посмотрел на меня так, словно я была загадкой, которую он пытался разгадать. Высокий и хорошо сложенный юноша лет двадцати с небольшим, он стоял у двери и улыбался мне. Мой вид оставлял желать лучшего: предыдущей ночью один из клиентов избил меня, и лицо опухло. Но Санджив, казалось, этого не замечал. Он подошел ко мне и поставил кассетный магнитофон, а сам сел рядом и, нежно подхватив упавшую мне на лоб прядь волос, заправил ее за ухо.

– Кто это сделал? – ласково спросил он.

На глазах у меня выступили слезы. Такой доброты и нежности я уже давно не видела.

– Если не хочешь, не говори. Ты знаешь, что это такое? – Он показал на магнитофон.

– Да, это магнитофон. (Похожий стоял у Тары дома, ее папа часто слушал его.)

– Угу. – Он улыбнулся, и его лицо словно засияло, отчего я тоже заулыбалась. – Я музыкант, и сейчас у меня тяжелые времена. Я сочиняю музыку и хочу, чтобы мы вместе кое-что послушали. Меня зовут Санджив.

«Санджив, – повторила я про себя, – то есть жизнь, простор и широта. И загадка». [58] На хинди «Санджив» означает «дающий жизнь».

Он нажал на кнопку, и комната наполнилась музыкой. На минуту я перенеслась в детство. Мне снова было шесть лет, игравшая в деревне музыка доносилась и до нашего дома, амма танцевала, ни дать ни взять настоящая танцовщица, а я приплясывала рядом, хотя мои неловкие шаги не шли ни в какое сравнение с ее па.

– Потанцуешь для меня? – попросил Санджив. Его темные глаза лучились теплом.

Его слова не прозвучали как приказ. Другие мужчины, требуя от меня чего-то, говорили со мной совсем иным тоном. Он же спросил так, будто у меня был выбор, словно у такой, как я, он вообще был. Наберись я храбрости – и могла бы отказать ему, а он принял бы мой отказ, может, даже посмеялся бы. Но в тот момент я готова была сделать для него все что угодно. Я встала, музыка подхватила мое тело, ноги сами следовали за ритмом, вспоминая движения, которым меня так настойчиво учила амма. Санджив тоже поднялся, взял меня за руку и принялся танцевать вместе со мной, так что наши тела слились воедино. Мои ноги словно оторвались от пола, и впервые за долгое время мне почудилось, будто ни одна сила в мире не сможет притянуть меня вниз.

– Ох… у тебя есть чувство ритма. Это редкий дар, – сказал он и улыбнулся.

В ту ночь мы не занимались любовью – Санджив не захотел. Он сказал, что сперва хочет лучше узнать меня, узнать во мне художника, потому что именно в этом и заключается красота. Когда он уходил, мне казалось, что четыре часа пролетели слишком быстро. Мне хотелось, чтобы он побыл со мной еще немного, но вслух я этого не сказала. Я боялась, что своей горячностью отпугну его и он не вернется.