Амита Траси - Небо цвета надежды

– Тара, когда тебе хочется что-то увидеть, ты видишь это повсюду, и неважно, правда это или нет. А когда видеть не хочешь… – Она устало пожала плечами.

– Значит, точно ты не знаешь?

– Нет. Но скажи, неужели для тебя это так важно?

– Ну разумеется!

– То есть если она тебе не сестра, ты перестанешь ее искать? Если ты принялась ее разыскивать, значит, вы были очень близки. Ведь до сегодняшнего дня ты и не предполагала, что она окажется твоей сестрой. Тем не менее ради нее ты бросила все и приехала сюда из Америки. Подумай-ка сама, – она вдруг рассмеялась, – я знавала родных, кровных сестер, которые при возможности с радостью столкнули бы друг дружку со скалы. Позволь спросить: если Мукта не твоя сестра, неужели ты прекратишь поиски?

Ее вопрос вновь заставил меня вспомнить мгновения, проведенные рядом с Муктой.

– Нет, – проговорила я, – не прекращу. Но все же мне лучше наверняка знать, сестры мы или нет.

– Тогда я покажу тебе кое-что. Это осталось от твоего отца.

Бабушка вышла и вскоре вернулась, подошла и вложила мне в руку письмо.

– Это последнее. Оно принадлежит тебе. – Аджи улыбнулась и скрылась за дверью.

Я повертела письмо в руках, пощупала бумагу. Папин почерк! Он держал в руках это письмо и теперь будто ненадолго вернулся ко мне. Я развернула листок.

Дорогая ааи!

Приветствую тебя и надеюсь, ты в добром здравии. Здесь, в Америке, у нас с Тарой все неплохо. Тара хочет выйти замуж за музыканта, которого зовут Брайан, и хотя я понимаю, что она идет на это лишь для того, чтобы заполнить пустоту в своей жизни, но изменить я ничего не в силах. Тара уже взрослая. Да и кто я такой, чтобы указывать ей, как прожить жизнь? Разве сам я всегда жил так, как мне хотелось?

Одно чувство мучает меня – вина за то, что я не относился к Мукте как к дочери. И еще за то, что я солгал Таре, сказав, что Мукта умерла. Но ты же понимаешь меня, да? Я всегда говорю себе, что это был единственный способ помочь Таре забыть о случившемся, особенно после того, как погибла ее мать. Сколько бы мы еще прожили в Индии, пытаясь избавиться от воспоминаний?

Как бы мне хотелось рассказать обо всем Таре, дорогой моей девочке, но, боюсь, тогда она отвернется от меня, я потеряю ее уважение и доверие и она перестанет мною гордиться. И что ей тогда останется? Моя вина?

Ракеш учит нас поступать правильно, не причинять никому страданий и всегда давать другим второй шанс. Я тоже пытался быть таким. Когда ты уговорила меня забрать Мукту в Бомбей, я растерялся. Мне хотелось успокоить свою совесть и знать наверняка, что она моя дочь. Впрочем, иногда я это чувствовал: она смеялась совсем как я, и зеленые глаза тоже унаследовала от меня, а еще она всегда заботилась о других больше, чем о себе. Но потом меня вновь охватывали сомнения и казалось, что она не может быть моей дочерью. Я решил, что правильнее всего будет поселить ее в нашей квартире и попросить выполнять разные мелкие поручения по дому. Я убеждал себя, что такая участь в тысячу раз лучше, чем та, что была уготована ей судьбой. Я считал такой поступок правильным. Разве мог я предположить, что они с моей Тарой настолько сблизятся и станут как сестры, что они будут не разлей вода? Когда я видел их вместе, как они болтают о книгах или смеются, то готов был признать Мукту своей дочерью. Но каждый раз меня мучил вопрос: а может ли проститутка вообще знать, от кого родила ребенка? Возможно, будь я до конца честен сам с собой, я бы понял, что мне стыдно быть отцом ребенка, чья мать – проститутка. Наверное, мне уже никогда не узнать, была ли Мукта моей дочерью, но я действительно мог быть ее отцом.

Глупец, сколько я времени потратил на эти детские споры с самим собой! Вместо того чтобы раздумывать, моя ли кровь течет в ее венах, мне следовало просто относиться к ней как к обычному ребенку… ведь она и была всего лишь ребенком! Мне следовало относиться к ней так же, как к моей Таре… Неужели я умру, не обретя прощения?

Надеюсь, твоя доброта ко мне останется прежней.

Твой любящий сын

Я сложила письмо, вышла в сад и опустилась на скамейку. Благоухали цветы, с лазурного неба на меня глядело слепящее солнце. Неужели все мы скрываем что-то от тех, кого любим? Боимся, что узнай они, что мы натворили, каковы мы на самом деле, то разлюбят нас? Я перечитала письмо, снова и снова всматриваясь в написанные папой слова, представляя, будто он сидит рядом и читает мне их вслух. Я плакала по его измученной душе, разрывавшейся между желанием признать свое дитя и нежеланием причинять боль ааи. Я смотрела в небо и кричала на папу, злясь на него за то, что он не дал Мукте прожить лучшую жизнь. Я каялась ему – нет, окружающей меня пустоте, – укоряла себя в глупой прихоти, из-за которой похитили Мукту. Если бы не я, наша жизнь сложилась бы иначе, жизнь Мукты сложилась бы иначе. И я надеялась, что отыщу Мукту – ради нас обеих.