Константин Минин - Своя правда

Боялся ли я в тот момент Михи? Не то слово. Я был в ужасе! Но, несмотря на это, где-то на границе сознания, я понимал, что вся эта сцена неспроста, что ему от меня нужно что-то другое, что-то, чего я еще не смог понять.

Я уцепился за эту мысль, и она, как ни странно, меня успокаивала. Я чувствовал, что он просто нашел повод завиноватить меня, и поэтому, вслушиваясь в его речь, я всеми силами старался уловить ту цель, ради которой он устроил этот спектакль.

* Миха *

В какой-то момент Миха почувствовал, что Сергей его больше не боится. Он все так же внимательно смотрел на Миху, все так же старался не шевелиться и ничего не говорил в ответ, но он еле заметно и, очевидно, бесповоротно изменился.

Сергей смотрел на Миху остекленевшими глазами, не выражающими ничего, кроме смутного отражения протекающей где-то внутри его головы сосредоточенной работы.

Миха все еще продолжал криком наседать на него. Дима, не замечая произошедшей перемены, послушный порученной ему роли, продолжал стоять в стороне, олицетворяя молчаливую угрозу. Но контакт уже был потерян, и стратегия, рассчитанная на то, что, продолжая запугивать Сергея, можно было добиться от него денег, не оправдывала себя.

Миха и раньше встречался с такими остекленевшими глазами и был уверен, что человека в таком состоянии проще убить, чем силой заставить что-то сделать. По крайней мере он не знал способа, который хоть один раз позволил бы ему сломить этот отрешенно-безвольный взгляд.

Неожиданным союзником, который, разорвав поток Михиных обвинений, смешал все карты, но все-таки помог, оказался Серегин телефон. Громкая, трескучая мелодия заставила Миху замолчать. Он уставился на нагрудный карман ветровки, из которого Серега пытался двумя пальцами вытянуть вибрирующий не в такт музыке аппарат.

«Если не деньги, то хотя бы забрать телефон…», подумал Миха и тут же сам отверг эту идею.

Устаревшая модель и потертый корпус сводили к минимуму его цену. Кроме того, Миха был не в том положении, чтобы позволить себе, шляясь по городу, долго искать покупателя и торговаться в попытке выручить лишнюю сотню, а ради тех денег, которые за телефон предложит единственный известный Михе скупщик, не стоило и суетиться.

Озадаченно глядя в экран лежащего в руке телефона, Серега не спешил брать трубку, возможно, не желая разговаривать со звонящим, а возможно, ожидая какой-либо реакции от Михи, которая позволила бы ему сделать это несложное в обычной ситуации действие.

Миха тем временем рассматривал уголок розовой бумажки, выглянувшей из Серегиного кармана вслед за телефоном.

* Сергей *

Звонил Виктор. Он, наверняка, хотел узнать, где я и почему так долго не возвращаюсь, но мне нечего было ему ответить, и поэтому я медлил, подспудно надеясь, что телефон успокоится сам.

Миха что-то упорно разглядывал у меня на груди, поле чего проворно вздернул руку и вытянул из моего кармана пятитысячную купюру Виктора, держа ее пальцами за уголок.

— А вот и компенсация! — с радостной улыбкой сказал он, показывая Диме украденные у меня деньги.

— Круто! — искренне обрадовался Дима.

— Отдай! Это не мое! — закричал я, забыв про разрывающийся от громкой мелодии телефон.

— Согласен, не твое. Это наши деньги, мои и Димона, — запихивая бумажку в карман брюк, ответил Миха.

Можно было сказать, что в тот момент я здраво оценил разницу в силе между мной и двумя старшими по возрасту и по умению драться парнями и благоразумно выбрал наиболее подходящую тактику. Можно было, но это было бы враньем. Я ничего не анализировал, ничего не решал, я просто начал клянчить, впрочем, не особо надеясь на то, что мои мольбы принесут хоть какой-то результат:

— Миха, отдай! Это не мои! Это маме на лекарство! Без него она не поправится! — мямлил я, наступая на Миху и стараясь засунуть руку ему в карман.

На самом деле я уже не верил в то, что он вернет мне деньги и, продолжая просить, параллельно думал о том, что скажу Виктору.

«Потерял? Украли? Если скажу, что украли, он опять потащит меня в полицию, и мне снова придется сдать Миху».

Мои мысли, впрочем, как и мольбы, оборвал короткий толчок в грудь.

— Отвали, — коротко сказал Миха, отворачиваясь от сбитого с ног, нет не противника, в тот момент правильнее было назвать меня донором. Не добровольным, но донором.

Я сидел на траве и ощупывал одной рукой ушибленный зад, продолжая бесконечно повторять две застрявшие на моем языке фразы:

— Отдай! Это маме на лекарство!