Константин Минин - Своя правда

Дверки машины хлопнули.

— Отдай! Это маме на лекарство!

Мотор взвыл!

— Отдай! Это маме на лекарство!

Слезы побежали по коже моего лица в тот момент когда белая «Волга» двинулась в путь.

— Отдай! Это маме на лекарство!

Я повторял, уже не видя сквозь мутную пелену слез ни леса, ни машины, ни травы.

— Отдааааай…, — сдавленным, утробным стоном провыл я.

…

Кто-то коснулся моего плеча. Зажатым в руке куском тряпки, которая совсем недавно успешно справлялась с ролью рукава моей куртки, я растер по лицу слезы. Рядом со мной стоял Дима.

— Пойдем в машину. Миха зовет, — сказал он, участливо протягивая мне руку.

— Чего еще он от меня хочет? — капризно спросил я, ясно понимая, что просто тяну время в условиях полного отсутствия возможности выбора.

— Поговорить, — ответил он, опустив руку еще ближе ко мне.

Я принял предложенную мне помощь и под молчаливым Диминым конвоем побрел к машине.

От души хлопнув дверкой, я снова уселся на заднее сиденье машины и, глядя немигающим взглядом прямо в затылок Михе, сказал:

— Отдай деньги.

У меня не было ни козырей, ни туза в рукаве, так что и надеяться мне было не на что. Но я просто не мог заставить себя вымолвить Михе какие-либо другие слова.

— Да заткнись ты, — сердито, но без особой злости сказал Миха, поворачиваясь ко мне вполоборота.

— Эти деньги правда были на лекарство? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Для твоей мамы? — продолжал он.

— А для кого еще! — с вызовом в голосе сказал я.

— Не борзей! — резко оборвал меня Миха и тут же продолжил, — я верну тебе их. Но ты в косяках. По твоей милости мы с Димоном должны податься в бега.

Дима утвердительно кивнул, а Миха, повысив голос, сказал мне:

— Не перебивай!

Не представляю, что именно натолкнуло его на мысль о том, что я собираюсь его перебить, но я, не споря, принялся слушать его еще внимательнее.

— Мы не варвары какие-то. Купишь ты маме своей лекарства, но ты должен отработать косяк. Сначала ты нам поможешь, а потом я отдам тебе деньги. Понял? — спросил он.

Я кивнул, не понимая, какую именно помощь я могу оказать двум собравшимся в бега малолетним преступникам. Но, помня Михины слова, я старался не перебивать его.

— Мы с Димоном в розыске, нам в городе светиться нельзя, а вот тебя отпустили, и ты можешь ходить где угодно…, — начал он объяснять мне суть того задания, которое он для меня приготовил.

* Настя *

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лена дежурно-дружелюбным тоном.

Прошло уже больше четверти часа с того момента, как она перестала плакать и немного успокоилась. Это был третий ее вопрос за все время разговора, если обмен тремя фразами можно назвать разговором. На первые два Настя ответила повторением одного слова «нормально». Поэтому, чтобы не нарушать зарождающейся традиции, а возможно, и потому что она понимала бессмысленность таких вопросов и ответов на них, Настя снова сказала:

— Нормально.

Лена в ответ промычала что-то себе под нос. Разговор явно не клеился. Лена, впрочем, как и Настя, все отчетливее начинала испытывать то неловкое чувство, которое возникает каждый раз, когда ты не можешь найти приемлемой для себя и собеседника темы разговора. Несмотря на это уходить она не спешила.

— А у тебя как дела? — спросила Настя, и тут же подумала, что умрет от тоски, если Лена тоже ответит: «Нормально».

К счастью, умирать ей не пришлось. Лена, судя по всему, не расслышала вопрос, а может быть, сделала вид, что не расслышала. Вместо ответа она долгим взглядом посмотрела на Настю и, как бы извиняясь, произнесла:

— Я вчера хотела зайти к тебе после школы.

На этот раз уже Настя предпочла промолчать в ответ.

— Но я подумала, что тебе будет трудно встречать гостей после этого.

— После чего? — с вызовом спросила Настя.

— После того, что случилось, — понизив голос, ответила Лена.

— После того, как меня изнасиловали, — не меняя тона, поправила ее Настя.

Лена коротко кивнула. Возможно, это странно, но ее покорно-жертвенный облик и явно сквозившее из всех слов и действий желание заслужить прощение порождали волну встречной агрессии. Настя не могла понять причину, по которой ей хотелось обвинить во всем именно ее. Несмотря на то, что Настя понимала безосновательность таких обвинений, ей хотелось верить, и она верила в то, что именно Лена была причиной всего произошедшего, что именно по ее вине Настя оказалась в такой ситуации. Пропитав этой верой свой голос, тон и манеру говорить, Настя сказала: