Анурадха Рой - Жизни, которые мы не прожили [litres]

Как после этого мне удавалось оставаться в образе хорошей жены, я понять не в силах. Полагаю, получалось у меня с переменным успехом – отношения между мной и НЧ заметно испортились, помнишь – ты спрашивала меня почему? И я начала задумываться о том, что слишком опасно жить так, как я провела летний отдых в горах, каждую минуту тоскуя по Бриджену, – я была вполне счастлива, но мне его катастрофически не хватало.

И в то же самое время на том отдыхе я поняла, что уже начала отдаляться от него. Однажды днем, когда все дремали в нашем съемном коттедже, я сидела и наблюдала, как одно из пухлых круглобоких облаков оседает на вершину напротив. Ты же знаешь, как бывает, когда облака в горах опускаются низко – все затягивается дымкой, становится романтичным. Так оно и происходило. Потом туман начал рассеиваться, вершина снова развиднелась, и тогда я почувствовала, что вижу Бриджена как-то отчетливее – то, что я долгие месяцы старалась не замечать, но теперь не могла выбросить из головы. Даже тоскуя, я понимала, что устаю от него – от его остроумия и своенравности, от всей его подкупающей легкомысленности, от его убежденности, что мир крутится вокруг него, от его вечно взъерошенных волос и от одежды из тонкого муслина – от всего того, что я обожала и что делало его самим собой, – теперь я видела его себялюбие, и мне оно опостылело. Появилось ощущение, будто цепь начала врезаться мне в кожу. Вот чем вдруг стал для меня Бриджен.

Какая же я противоречивая, Лиза! Внутри меня ведутся гражданские войны, бесконечные и изнурительные. Одна часть меня борется с другой с беспощадной жестокостью. Я еще была влюблена в него – и все же хотела от него освободиться. Ко мне пришло осознание, что не его я любила, а единственно его зависимость от меня. Я не создана для любви. Мне никто не нужен. Нужна только абсолютная свобода. Мне противно свое равнодушие. Хотелось бы мне принадлежать к другому типу женщин, быть этакой прелестницей, а не холодной и черствой настолько, что сама становишься себе ненавистной. Быть может, то, что я увидела в Бриджене, было моим собственным эгоизмом, и он-то и вызвал у меня отвращение.

Во время обратного путешествия поездом из предгорьев прошлым летом свекор заболел, и бедняга Голак метался по вагону, пытаясь облегчить его состояние, – я никак не могла расшевелиться и предложить помощь или проявить внимание. Почему мы оказываемся на таких перепутьях, где, как мучительно ни выбирай, путь все равно закончишь в отчаянии? Целыми днями в Мунтазире и потом каждый день на протяжении нашего отдыха в предгорьях Берил уговаривала меня уехать с ними на Бали – воспользоваться возможностью пожить другой жизнью, той, для которой я была рождена, – она говорила, что все устроит, за всем проследит. Я никогда еще не чувствовала, что можно так разрываться напополам, и никогда еще не испытывала такой уверенности… В конце путешествия я уже знала, что решилась. Когда я сообщила Бриджену, что уезжаю, он сел, оперся локтями о колени, наклонился вперед. Комнату покинул внезапно, не проронив ни слова, после этого мы толком и не поговорили, – разумеется, он расценил мой отъезд как предательство. Ему хотелось забрать меня с собой в Бомбей, начать новую жизнь – будто бы это принесло счастье хоть одному из нас. На любовь он способен еще меньше моего, а вот заблуждается на свой счет больше. Уверена, в своих глазах он был романтическим героем-спасителем. Представь себе раздражение героя, чья дама не желает быть спасенной!

Смеюсь невпопад. Человек я опасный и дурной, все порчу, лучше бы мне вовсе не рождаться, Лиз! У него нет моего здешнего адреса, даже если бы ему и хотелось рассказать мне, где он, ничего бы у него не вышло. Дашь ему мой адрес, когда – если – он вернется?

Скажи мне, что понимаешь. Ничего плохого я не сделала, разве что мысленно. Но я же не одна такая? Семей не разрушала, не так, как могла бы, если бы осталась.

С огромной любовью,

Гая

Совершенно не помню, как добрался туда, – просто ни с того ни с сего, так мне показалось, – очутился на рынке Старого города, где меня со всех сторон окружали овощи, люди, машины, велосипеды и рикши. Я шел, спотыкаясь, сталкиваясь с людьми, а справа и слева тянулись ряды с помидорами, фасолью, тыквами, баклажанами, горками ярко-красных перчиков чили, гроздьями желтых бананов, нацепленных на растянутые веревки, – всем, что было хорошего, изобильного и обнадеживающего в жизни. Лавочники выкрикивали свои самые низкие цены, они настойчиво требовали, чтобы я остановился и оценил красноту их арбузов и сладость их манго, но их воззвания резали мне ухо, цвета и запахи вызывали тошноту. Я теперь до конца своей жизни есть не буду. Во рту было кисло и сухо, в голове стучало так, что в глазах все расплывалось.