Анурадха Рой - Жизни, которые мы не прожили [litres]

Но ты все же знаешь о пытках разногласиями и мелкими ссорами, из которых состояла вся моя жизнь со дня свадьбы, знаешь, как твоя жизнь отличается от моей. Ты сама себе хозяйка, ни перед кем не отчитываешься. Хотя тебе и пришлось за это побороться, верно? А не то твои тетушки Джойс и Кейти сделали бы все, чтобы ты сейчас жарила цыплят для целого выводка детей и днями напролет носила клетчатый фартук, вместо симпатичного красного платья, высоких каблуков и свежего маникюра!

НЧ по-своему неплох, я это знаю. Знаю о его верности принципам и твердости, всего одна встреча с Арджуном – и тут же понимаешь, насколько хороший человек НЧ. Люди уважают его, потому что он живет по правилам, выведенным из долгих размышлений и прочтения многих книг, и он не дает себе слабины. Другим тоже не дает. Ни минуты покоя! Вечное стремление к глубокомыслию. Как же это скучно! Не успела и глазом моргнуть, как уже слушаешь лекцию, и он, конечно, считает, что знает, как лучше, а ты глупая наивная женщина, если не соглашаешься с ним и его Мукти. Я как-то слушала Нека – он все говорил, говорил, говорил – и ничего не слышала, видела только, как у него изо рта летит слюна, когда он говорит, и как он втягивает ее обратно со свистом «с-с-с», и я закрываю глаза и думаю о ком-нибудь еще, только чтобы не сбежать в тот же самый день. Он унижал меня при каждом удобном случае. Хотел, чтобы его друзья смеялись надо мной и смотрели на меня сверху вниз. Высмеивал книги, которые читала, и картины, которые писала. И мне казалось, что я никогда-никогда не дождусь конца разговоров о моих танцах в саду – мне тогда было всего восемнадцать, – сбежать стоило только ради возможности больше об этом не слышать!

Или, может, это со мной что-то не так: говорят – дом, муж, дети воплощают для женщин целый мир. Почему мне их было мало? «От этой женщины никогда ничего хорошего ждать не приходилось», – объявит мать Дину в своей театральной манере. Гаятри Шалопутка Розарио. Муж ее бил? Заставлял драить полы или стирать? Пил, завел любовницу? Ей приходилось каждый вечер ухаживать за его больными ногами?

НЧ ничего этого не делал. Что и требовалось доказать.

Внутри меня заточена бьющая крыльями птица. Я вынуждена была вскрыть себе грудь и выпустить ее. Теперь истекаю кровью, мучаюсь невыразимой болью. Есть столько всего, о чем я до сих пор не могу говорить, даже с тобой.

Я думала, что нашла самое лучшее решение – убежать вместе с сыном. Но этому не суждено было случиться. Почему он опоздал именно в тот день, когда я умоляла его прийти вовремя? До сих пор не знаю. С ним все хорошо? Я поклялась, что вернусь за Мышкиным не позднее чем через год. Дорогая Лиз, пожалуйста, присматривай за ним, угощай вкусностями и пирожными, делай все, что, по мнению отца, его избалует. Осматривай время от времени его уши, чтобы они не были грязными: он терпеть не может их чистить. Еще он никому, кроме меня, не разрешает стричь ему ногти. Пострижешь их? Даже представлять не хочется, что эти маленькие немытые ноготочки все растут и растут! Он согласится, если пообещаешь ему что-нибудь вкусненькое.

Иногда люди ненадолго расстаются. Ничего не поделаешь, но это только на время, и, если бы я не знала, что так и будет, не могла бы провести вдали от Мышкина ни дня. Я отказываюсь быть несчастной, никакой больше тошноты и головных болей, это приключение, а не изгнание. Я хочу вкушать жизнь, хвататься за все новое и пробовать на вкус. ВШ смотрел вчера в окно – мы проезжали мимо рощи кокосовых пальм, деревушек, нам помахал ребенок, стоявший у путей, – и проговорил, что это похоже на сказку – вся жизнь, мир – и он никогда не будет работать на будущее, только жить здесь и сейчас. Я точно знаю, что он имеет в виду. Б говорит, что ВШ груб, и резок, и жесток к тем, кто ему не нравится, – открывает им малоприятную правду, чтобы отпугнуть. Она рассказала мне про скрипача, о котором он отзывался особенно едко, – юноша был тщедушен и добропорядочен, но ВШ жаловался, что он бесконечно фотографировал и каким-то образом «случайно» попадал на каждый снимок. Ровно таким же образом, – сказал ВШ, – когда они вместе исполняли «Крейцерову сонату», этот молодой человек «рисовался» на своей скрипке так, что «заслонил собою Бетховена». Я не совсем уверена, что он имел в виду, но ВШ умеет быть беспощадно язвительным.

И все же ко мне с Берил он будто бы расположен, и мы пока что представляем собой слаженную группу. Беседуем о танцах, и живописи, и путешествиях. Придумываем истории о пассажирах, которые появляются и исчезают. Не ругаемся, не спорим по каждой мелочи. Новое для меня ощущение – беседовать в таком духе. Кажется, словно мое сознание опять просыпается. Наконец-то я смогу работать. Как следует. Работать по-новому, по-настоящему, писать сосредоточенно, исступленно. Пружины ржавые, мысли и образы не идут, кружат рядом, а дотянуться до них нельзя, и они уплывают. Я заставлю их замереть на месте.