Анурадха Рой - Жизни, которые мы не прожили [litres]

У меня бы не получилось попасть на этот поезд, если бы не ты. Если бы ты не дала мне денег – все твои сбережения, разве нет, Лиз? Уверена, так и есть. Одной из худших сторон жизни с НЧ было то, как он вынуждал меня чувствовать вину по поводу любых трат. Деньги на хозяйство отсчитывались в начале каждой недели, а мне лично щедрой рукой выдавалась самая малость на всякие глупые мелочи, которые я могла захотеть: заколку для волос или крем для лица, безделушку, тюбик краски. Я тут недавно диву далась, когда подсчитала, сколько денег сэкономила за последние десять лет – на одних заколках! И надежно припрятала в твоем доме. Вот и еще один повод тебя поблагодарить. Теперь начну зарабатывать сама и первым делом верну тебе твои деньги. Можешь отказываться, говорить, что это подарок, но мне нужно войти в свою новую жизнь без долгов, даже если одалживалась я у тебя, как бы щедро ты ни делилась со мной – деньгами, накидкой, платьями (надену ли я их хоть когда-нибудь? Я не носила платьев с самого детства, только сари!) – без мысли получить что-то взамен, просто желая, чтобы я пошла своим путем, с М или без него. Если бы ты не затолкала меня в тот вагон, не убедила в том, что это мой счастливый случай, у меня бы духу никогда не хватило. Жизнь полна разочарований, мысли скачут то вперед, то назад – мои напоминают мячик для пинг-понга: только мысль отлетела, не успела я и глазом моргнуть, как она уже вернулась, точь-в-точь какая была. Я мучаюсь болью – жестокой болью, которая терзает не только мое тело, но и душу, – до тошноты болит голова, а живот сводит так, словно внутренности завязали сложным тугим узлом, который вовек не развязать. От любой еды меня выворачивает.

Б говорит – причина у меня в голове. Чтобы успокоить, она читает мне вслух китайские стихи в переводе Артура Уэйли, но мне кажется – от этого делается только хуже. Услышу, как еще один потерявшийся китайчонок из IV века до н. э. плачет по родному дому – клянусь, выброшусь в море при первой же возможности. Ее драматизм меня пугает – немного. Однажды утром я проснулась, а она тихонько сидит в ногах моей койки и смотрит на меня. Просто смотрит. Когда я открыла глаза, она сжала мою лодыжку и сказала: «Ну вот. Видишь, легчает. Улыбаешься». Она зовет меня своей «солнечной птичкой» [87] Имеется в виду нектарница; здесь: буквальный перевод с английского. . Мол, маленькая, яркая, юркая. «Пей нектара вволю, – говорит она, – жизнь дважды не дается».

Чувствую себя не на своем месте. Они к своим жизням вернутся. А я?

Ох, Лиз, больше писать не могу. Потом.

Со всей любовью, Гая

(Все еще из поезда, 11–12 июля)

Дорогая Лиз!

Я стараюсь участвовать в разговорах, улыбаться и поменьше раздражать В и Б. Делаю наброски прямо в поезде. Сильно трясет и качает, но я все равно рисую: лица людей, станции, где мы останавливаемся. Деревья и пригорки. Изгибы долины Чамбал. Это помогает мне отвлечься. Мои руки прямо летают по бумаге. Кажется, прошло так много времени с тех пор, как я могла рисовать, а не заниматься выполнением своих обязанностей. Тебе повезло, что ты не замужем, Лиз, как часто я завидовала твоей свободе! Чувствовала, что угодила в ловушку – навечно, – искренне думала, что за всю свою жизнь не узнаю ничего, кроме страданий. Есть время, по истечении которого двери закрываются, и куда вы тогда идете? Никуда.

Когда ВШ снова появился нежданно-негаданно, мне на какое-то невообразимое мгновение подумалось, что отец послал мне его в качестве ангела-хранителя. Все, по чему изголодалось мое сердце, ум и душа со смерти отца, – не просто найти людей, которые меня понимают, а чтобы ко мне вернулось мое ощущение самой себя. Как если бы все возможности в жизни были скрыты за дверью, которая отворилась снова. Самонадеянно ли с моей стороны пребывать в уверенности, будто у меня есть что-то, чего нет у других? Когда я жила дома, у меня внутри расстилалась пустыня, завывали ветры, выжигая каждую зеленую травинку. Я была не в состоянии написать хоть что-нибудь, что принесло бы мне удовлетворение. Все, что я делаю, каждая мелочь не имеет смысла, когда я не в состоянии выполнять свою работу для своего собственного удовольствия. Так много времени прошло с тех пор, как в каждом закутке моего сознания вспыхивали новые идеи – да уж, кажусь тщеславной, не так ли? Разве ты тоже не живешь в Мунтазире? Разве не сама создаешь свое счастье? Но дело ведь не в доме, в городе или стране, все куда запутаннее. Если бы ты все знала – как бы поступила, если бы обо всем знала?