Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

По дороге домой говорила больше она, я помалкивал. Не хорошо было на душе от задуманного. Но настроен я был решительно. Надо спасать брата, показать ему настоящее нутро этих баб. Я завел ее за избу тети Шуры, остановился шагах в пяти от омета, где сидел Валера, молча расстегнул ее пальто, обнял, вернее сказать, обхватил ее руками под пальто, поднял сзади платье и стал опускать вниз шерстяные теплые колготки.

— Погоди, не торопись… давай погуляем… потом… — тихо шептала она, придерживая мои руки, но не сильно.

Я молча и грубо дернул вниз колготки и взял ее быстро, грубее, чем обычно. Потом, не дав застегнуть пальто, грубо схватил за локоть и повел к двери. Она была удивлена, огорчена, растерянно шептала на ходу:

— Куда ты спешишь?.. Давай погуляем…

— Завтра, завтра, — бормотал я, не глядя на нее. Было стыдно. — А теперь спать… Спокойной ночи!

Я втолкнул ее в сени и сам захлопнул дверь. Вернулся к омету с гадким чувством к себе, кажется, более омерзительно я себя не чувствовал никогда из-за своего поступка. Валера стоял возле омета, темнея в полумраке.

— Ну что, убедился те… — я не договорил, рухнул навзничь от страшного удара.

Брат подскочил ко мне, схватил за грудки, поднял рывком, поставил на ноги и снова врезал в челюсть. Я отлетел от него метров на пять. Он снова поднял, вмазал. Я не сопротивлялся, и вроде бы даже повторял про себя: еще! Еще! А он бил молча. Раз пять или шесть кувыркался я на мерзлую землю, пока не очутился возле нашей калитки. Там брат в очередной раз поднял меня с земли, прислонил к забору, молча развернулся и ушел. Я постоял, глядя, как он растворяется в полутьме, вытер красные сопли, умылся у колодца и пошел домой.

Утром мать охала, рассматривая мое разбитое лицо. Оно было все в синяках. Я сказал ей, что по пьянке подрался с ребятами.

— А Валерка дрался?.. Где же он есть-та?

— Разве он не пришел? — буркнул я.

— Нет.

— Он еще до драки ушел к девчонке в Киселевку (это соседняя деревня), сказал, что прямо оттуда в Уварово уедет…

— Вот кобели! — ругалась мать.

После завтрака я тоже ушел в Уварово, отправился пешком, надеясь, что догонит попутная машина и довезет. Но пришлось все двадцать пять километров отмахать пешим ходом. Я даже рад был этому. О многом передумал по дороге. Как ни странно, та душевная боль, которая постоянно терзала, не покидала меня после увиденного в каптерке, растаяла, исчезла, словно брат выбил ее из меня. И не было злобы, презрения к женщинам. Остался только стыд перед Валентиной Васильевной, и особенно перед братом. Что же я натворил? Как же я буду глядеть им в глаза?

В Уварово я сразу направился в общежитие к Валере. Он был один. Воскресенье, все еще из своих деревень не вернулись.

— Прости, брат! — начал я с порога с побитой улыбкой. — Я поступил, как последняя сволочь!

— Да и я был хорош, — вздохнул он, взглянув на мое распухшее лицо.

— Ты был прав…

— Глуп я был… Понимал, что ей со мной и поговорить будет не о чем, а зачем-то втемяшил себе… Глупо, глупо…

Валентина Васильевна ничего не узнала. В близких отношениях мы с ней больше не были. Я всячески старался сгладить перед ней свою вину, старался быть внимательным.

Концерт наш на Новый год удался. Клуб был забит людьми.

Летом я поступил в пединститут на заочное отделение. Валентина Васильевна вскоре вышла замуж и уехала из Масловки. Виделись мы с ней только на экзаменационных сессиях в Тамбове. Во время одной из последних встреч, когда она сдавала государственные экзамены, и знала, что вскоре мы расстанемся навсегда, Валентина Васильевна призналась.

— Знал бы ты, как я любила тебя тогда, перед Новым годом…

— Позже я догадался, — ответил я грустно. — Прости меня, если можешь, за мерзость мою тогдашнюю… Впрочем, я думаю, ты давно меня простила. Иначе, мы с тобой не сидели бы здесь сейчас. А тогда… тогда я весь женский род ненавидел, презирал…

И рассказал об Аде, капитанской дочке.

— Да, не повезло мне, — печально усмехнулась она. — Не вовремя мы встретились!

— Почему не повезло? Ведь у тебя хороший муж, ты сама говорила, что счастлива с ним? — с той же грустью спросил я.

— Ну да, ну да, — печально покачала она головой и зацепила двумя пальцами с тонкими розовыми ногтями новую сигарету из пачки.

С недавнего времени она начала курить.

Как всегда, после застолья, после многочисленных и замысловатых тостов за именинницу Таню, хозяйку дома, после танцев, во время которых больше не танцевали, а дурачились, мужчины вышли на лестничную площадку покурить, а женщины остались убирать и носить из кухни горячие блюда. Именинница приготовила утку фаршированную сливами. Андрей, почувствовав запах, кивнул с улыбкой на дверь: