Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

Лицо старухи погасло. Она ссутулилась сильней и молча побрела дальше.

— Обидел старушку, — вздохнул Никитин, обращаясь ко мне.

И снова холодно, слякотно, мерзко на улице и на душе. Неподалеку остановился темно-синий микроавтобус «Тойота», неторопливо вылез из кабины парень и двинулся к нам. Шел уверенно, спокойно. Издали оглядывал нас. Видно, по звездочкам на погонах Никитина понял, что он старший в нашей группе, отозвал его в сторону и начал что-то говорить.

Никитин выслушал, позвал меня, Сучкова и еще одного омоновца, и мы пошли к микроавтобусу. Никитин влез внутрь и крикнул оттуда:

— Быстро по карманам и за пазуху! — и начал подавать бутылки с водкой.

Я повеселел. Куртка моя разбухла от бутылок. Шли назад, прижимая руки к животу, опасались, как бы не выскользнули бутылки. На закуску были всего две буханки хлеба. Разделили по кусочку, выпили за бизнесменов. Погода стала не такой уж мерзкой, и на душе повеселело.

Дежурили мы днем, а вечером нас сменяли. Стояли в три кольца, не пробиться. Мы знали, что в случае, если сомнут первое кольцо, то не успеют подступиться к другому, как по тревоге прибудет подмога. Все было отработано.

На другой день президент стал покупать депутатов, объявил, кто выйдет из Белого дома, тот получит теплое местечко. И потянулись людишки из парламента, в одиночку и группами, не оглядывались, с помятыми лицами, со спрятанными глазками. Некоторых президент сажал даже в кресла заместителей министра. Хотел показаться щедрым и тем самым выманить побольше депутатов. Даже мы понимали, что сажает он их в эти кресла на час, а минет он, вышибет, загонит туда, где не пикнуть, не шевельнуться. Жалко было смотреть на этих жалких людей.

Первые дни дежурства наши у Белого дома проходили мирно, без приключений, потом переругивания с толпой нас стали раздражать. Даже Никитин не выдержал, перестал ерничать. Когда особенно допекли выкриками: фашисты! Слуги Сиона! Враги русского народа! — Никитин бросил нам:

— Пошли погоняем! — И двинулся на толпу, прикрываясь щитом и поигрывая дубинкой.

Мы следом. Толпа дрогнула, поползла назад. Мы ускорили шаг, толпа тоже. Мы побежали к ним, они от нас, рассыпаясь по сторонам. Мы пробежались, погрелись, стукнули пару раз дубинками особенно нерасторопных и гордых, которым было стыдно удирать по-заячьи. Получив по башке дубинкой, они забыли про гордость, резвее стали.

Мы вернулись веселые, смеялись, пересказывали друг другу смешные случаи из погони. Больше в этот день толпа приближаться к нам не смела. Зато на другой день обнаглела. Если раньше только грязными словами бросались, то теперь из толпы в нас полетели пустые бутылки, камни. Пришлось погонять основательно. Разгонишь, они разбегутся, попрячутся, а через десять минут снова подтягиваются, орут. Камни летят, барабанят по щитам. Сучкову камнем в щеку залепили, до крови разодрали. Мне по ноге вмазали. Поднял щит прикрыться и получил. В вылазках, своих на толпу мы начали звереть. Догоним и давай обрабатывать дубинками, пинками. До крови били. А они не унимаются.

На следующий день полковник Лосев получил разрешение провести операцию против хулиганов. Когда толпа собралась возле нас, мы выдавили ее от Белого дома к метро Баррикадная, окружили там и потешились. Резвились, как хотели. Было это после обеда, во время которого мы под сухой паек раздавили по бутылке водки на двоих. Помню, попытались зажать меня у киоска трое крепких парней, попытались отнять щит. Одному, помнится он в черной шапке был, я врезал в переносицу так, что шапка его взлетела чуть ли не на киоск, а сам он рухнул, как чурбак. Нос проломил я ему точно. Второму, в дубленке, который успел ухватиться за щит и тянул его к себе, я двинул углом щита в зубы, рассек. Он рыкнул окровавленной пастью, а я его сверху еще дубинкой примочил так, что он сел на асфальт в грязную лужу. А третий, шустрый, похожий на голодную крысу, успел врезать мне ногой по коленке. Целил, гад, в пах. Ну, ногой так ногой! Этого я взял в пинки. Сшиб и по ребрам, по ребрам, по почкам, да еще дубинкой по башке добавлял. Он скукожился, сжался, закрыл голову руками. Когда я отходил от него, он так и остался валяться в мусоре у киоска. Получили, сволочи! А вокруг, как черви, возились, сплелись омоновцы с толпой: хрякали, ухали, вскрикивали. Шум, женский визг! Разогретый я погнал шерстить дубинкой налево и направо. И весело так, весело, чуть ли не с присвистом! Как жуки расползались коммуняки. Не заметил я, как влетел в вестибюль метро. Там тоже поработал, остановиться не мог.