Дервиш Сушич - Я, Данила

— Смотри, как бы не родился ублюдок!

— Внебрачные дети в правах не лишаются.

— Мелешь чепуху! Поднимется шум, Данила, я первый тебя бить буду.

— О, и сам поцелуешь черную землицу!

— Думаешь? Ну, ладно. Как ты? Устал?

— Спасибо, маленько. Что у тебя дома?

— Все по-старому. Что в Белграде?

— Ничего особенного. Сава по-прежнему впадает в Дунай.

— Ну-ну! А все ж смотри, в беду не попади. Все мы не прочь урвать с большого стола, но ты, брат, меры не знаешь.

Зря Дойчин так обо мне тревожился. Все шло как по маслу. Через несколько дней после того, как я подписал контракт в Белграде, прибыли машины, залатанные и перекрашенные. Когда подошел срок первому взносу, я был в отъезде, а никто другой не имел права распоряжаться деньгами. Конторщица любезно сказала гостям, что я — всего-навсего! — на конгрессе и вернусь дней через десять, не раньше. Прием машин закончен. Гости отбыли несолоно хлебавши. А бывший счетовод послал на лесоповал мальчонку с тайным донесением:

— Враг отступил.

Пока два кузнеца, часовщик и шофер испытывали машины, я подписал в уезде контракт на ремонтно-дорожные работы. Золотые реки вновь потекли в Лабудовац. Терять мне нечего. За машины платить не стану — это я твердо решил. Не дам ни динара. Не хватает еще кормить банду, загубившую чудесную технику и выбросившую на помойку кровь и пот нашего народа! Не дам, и все тут. Пускай подают в суд. Будем таскаться по судам, пока или им, или мне не надоест. А тем временем машины будут работать полным ходом. Пускай себе тяжба тянется хоть до второго пришествия. На то мы и крестьяне. Разве мы не клали жизнь ради одного-единственного саженца? А уж про машины и говорить нечего.

И контракт с уездом — тоже не бог весь что! От точных сроков я увернулся. Ну а раз над тобой не висят сроки — не грех кое-что из обязательств оставить и потомству.

В первый год белградское дорожно-строительное предприятие требовало деньги за машины. Я не отвечал, прикидывался дурачком. А машины работали и день, и ночь, в кассу шла чистая прибыль.

На другой год пригрозили судом. Я отмалчивался.

Минуло два строительных сезона, когда меня вызвали в Белград на арбитражный суд. Я не явился.

Через четыре месяца пришла вторая повестка. Я молчу. А машины работают вовсю, далеко перемахнув все заданные мощности. Миновал и третий сезон. И, наконец, прибыла третья повестка. Я собрал вещички и двинулся в путь. Дальше уклоняться я не решился.

Отправляясь в Белград, я еще не знал толком, как вести себя перед судом. И ни чуточки из-за этого не горевал. Как там себя ни веди, передряга эта скоро забудется. А перед судом истории я чувствовал себя чуть ли не героем.

Осмотрюсь сначала, а там будет видно, какую занять позицию. Возможностей не счесть. Сам суд — кто там будет сидеть — подскажет правильное решение.

Вошли судьи. Сели. Их трое. И нас двое: я и противник, юрисконсульт пострадавшего предприятия. Крупный, спокойный человек в очках, с новой сумкой, набитой какими-то красивыми папками, обложками и скрепками для документов. У меня — ни блокнота, ни карандаша. Этот, думаю, будет бороться до конца, неспешно, рассудительно и обоснованно громоздить горы фактов. Разными статьями и параграфами он загонит меня в угол. Он будет апеллировать к разуму. К логике.

Стало быть, эту область он уже захватил. Мне остается другая — сердце. Ну, а по части чувствительности я маг и волшебник.

Я соизмерял судей и свои надежды на успех.

Направление главного удара — председатель.

Кто он?

Сейчас разберу по косточкам и узнаю.

Вывод я сделал довольно быстро. Это был исполненный достоинства обломок прошлого, красивый, холеный, полноватый, но это его ничуть не портило. Судебная пыль не въелась ему в кожу, не запорошила глаз. За обвиняемым, которого следует сдавить железными тисками закона, он способен разглядеть и человека, которого следует понять. Словом, можно уповать на его гуманность — о ней говорят и специфические отложения на носу и скулах. Коли не дурак выпить, значит, любит и приятные застольные беседы, а это опять же подает надежду, что по вечерам он вином смывает серый налет судебного утра.

Далее я рассуждал так.

Если б этот человек с юридическим образованием, отличным знанием законов и экономики еще бы и воевал с сорок первого года — а возраст его это позволяет, — он был бы сейчас министром, а не каким-то там председателем суда. Будь он бандитом или послевоенным реакционером, обычной судейской крысой, или невозмутимым специалистом, или просто размазней, не умеющей извлечь выгоду из собраний, ему бы не доверили столь высокий пост. Значит, он был золотой серединой.