Дервиш Сушич - Я, Данила

На всякий случай я послал жалобу на самый верх, жалобу на злоупотребление властью председателем общины в Виленице. Теперь жду ответа. За эти несколько дней меня приняли:

секретарь молодежного комитета,

чтоб сказать мне, что они «на секретариате» обсудили мое дело и решили ходатайствовать перед укомом, чтоб Ибрагима оставили мне;

председательница комитета женщин,

чтоб подробнейшим образом поведать о своей встрече с Николой, о том, как она отчитала его за то, что он не дает помещения комитету женщин, за мизерные дотации совета вышеупомянутому комитету, ну и за всю эту историю с Ибрагимом;

господин доктор,

чтоб сказать мне, как на заседании опекунского совета он заявил, что не к лицу председателю общины сводить личные счеты и самоуправствовать и что он, доктор, подпишет любую официальную бумагу, необходимую для того, чтоб оставить ребенка почтенному гражданину и честному человеку, к тому же на редкость обходительному господину, каким являетесь вы, товарищ Данила.

Прокурор зашел к хаджи и ко мне просто в гости. Позднее я узнал, что хаджи подстроил это свидание, на котором товарищ прокурор, где-то после третьей стопки, признался, что, исследовав дело с юридической точки зрения, он пришел к заключению, что право на моей стороне, и пообещал в самое ближайшее время познакомить товарища председателя с результатами своих изысканий.

Зампред, три раза встретив Ибрагима на улице, всякий раз хлопал его по плечу и справлялся о здоровье и учении, а его ханум прислала нам миску фиников.

А хаджи,

который десятилетиями обливал город презрением и редко, да и то скрепя сердце, выбирался в кофейню или в лавку, начал ходить по улицам, останавливаться на углах и всякого встречного-поперечного, всякого, кто присаживался возле него выпить чаю, кофе или ракии, заставлял подтверждать, что лучшего отца для сына павшего бойца Латифа Абасовича-Голяка, чем Данила Лисичич, не найти.

Авдан регулярно сообщал мне, что говорят в народе, кто как мигнул, когда услышал разговор про нас с сыном, кто как махнул рукой, что сказал Мехо и что, по словам Хусы, говорит Алё.

Письмо я отправил на самый верх, и по городу поползли слухи, что я накатал целую книгу, в которой прописал про мелкие обиды, нанесенные каждому жителю в отдельности службистами, референтами, сборщиками налогов и самим председателем, и что теперь надо ждать высокую комиссию, которая во всем разберется и надолго устранит малейшие причины для споров, зависти, раздоров, критики и принужденья. Тут я должен напомнить, что весь здешний народ во время войны жил в затишке и потому не научился сам, вооружившись законом, бороться с чужими грехами. И уж тем более — со своими.

Стоит в нашем переулке появиться почтальону, как ко крайней мере две пары глаз с любопытством смотрят, не зайдет ли он ко мне.

Я жду исхода великой битвы за сына. Два раза в день — утром и пополудни — навещаю Малинку, чтоб, обменявшись несколькими нежными словами, выслушать наставления, что делать с галстуком и рубашкой, как носить шляпу на голове и как держать ее в руке, доложить, как прошли день и ночь, было ли Ибрагиму молоко на ужин, выдал ли я ему чистую смену белья и берегу ли его от простуды и зимнего авитаминоза. Она всерьез готовится к своей будущей роли. Видит — нелегко будет носить титул моей супруги.

Изредка я встречаю докторшу. На мой учтивейший поклон она бурчит что-то невнятное, а однажды спросила, что там за история с Ибрагимом. Я сказал, какую пакость задумал председатель. На что последовало лаконичное:

— Идиот!

Я так и не понял, кого она имела в виду — меня или председателя.

Я почти всегда дома. Часами смотрю на сына, склоненного над книгой. Благодаря ему и о нем я разговариваю со всей ФНРЮ.

Дорогая держава,

нет, я обращаюсь не к тебе, вертикально сверху вниз организованная машина принуждения,

я обращаюсь к тебе, свободная и равноправная ассоциация производителей, как говорят наши товарищи. Тебе придется вычеркнуть меня из списков действующего состава мирного времени, похоже, я отходил на собрания. Но пройдет несколько лет, и ты увидишь, какого я тебе вырастил парня. И тогда ты простишь мне все неявки на собрания и неуплаченные членские взносы. Я выращу мудрого богатыря, который будет служить тебе верой и правдой, никогда не станет тебе кадить, какой бы церковью в тебе ни запахло, не станет льстить безразлично чему — добру или злу! Аминь! Так будет, помоги нам троим марксизм! Аминь!