Михаил Енотов - Обыкновенный русский роман

Пару раз я ездил с батюшками в супермаркет. Ввиду диабета отца Пимена благословили манкировать постами, чем он пользовался сполна, а отец Пафнутий был чужд фарисейства и смиренно разделял скоромную трапезу вместе с ним — не готовить же для себя отдельно, — так что, неся огромные пакеты с покупками, я несколько раз едва не принял мученическую смерть.

Иногда батюшки подбрасывали меня на своем чернеце-внедорожнике в институт на экзамен, по пути останавливаясь возле подведомственной им церкви, чтобы извлечь пожертвования из урн, а в пробках мне на потеху вспоминали истории из своего «миссионерского» опыта.

— Отпевали мы одного братка, — начал как-то отец Пимен своим басом. — Приехали на кладбище, а там все бритые, здоровые, в цепях… Ну мы — все как положено — отпеваем, машем кадилом, а среди братков что-то недоброе начинается, смута, так сказать. Мы свое дело делаем, а самим страшно — бандиты ведь кругом — я смотрю, кто-то уже пистолет за поясом теребит. В общем, мы побыстрей покойничка отпели и собрались уезжать, а те нам говорят, мол, вы куда — еще же поминки будут. Мы от поминок открестились, мол, торопимся, и поскорей в машину побежали. Садимся в машину…

— Я говорю, отец Пимен, кадило-то забыли, — встрял в рассказ отец Пафнутий, и тут я понял, что эта история всегда разыгрывается по ролям.

— Я думаю, как это забыли, смотрю везде — и впрямь забыли.

— На ограде оставили, — пояснил отец Пафнутий.

— А возвращаться, сам понимаешь, не сильно хочется. Ну ладно, я конвертик благодарственный открываю, глазами бумажки пересчитываю, и говорю… А черт с ним, с кадилом, отец Пафнутий — поехали!

Батюшки хохотали, да так энергично, что машину, казалось, начинало трясти.

— Ох, Денис, — продолжил отец Пимен, все еще кряхтя и как бы откашливая последние остатки смеха, — потом расскажем, как мы одну чиновную собачку отпевали — укатаешься!

В общем, весело было жить с этими батюшками. Правда, то неунывающее упорство, с которым они рвались в ад, заставляло даже такого нехристя, как я, иной раз мысленно перекреститься.

— Как папа? — спросил отец Пафнутий, и я заметил, что у него появился еще один золотой зуб.

— Нормально. А как отец Пимен?

— Старый стал совсем, болеет. Службу едва выстаивает. Скоро за штат почислят.

— Ну, передайте ему привет и пожелайте здоровья от меня.

— А ты сам заходи. Сегодня он, например, в Иверской часовне служит, на Красной площади. С десяти утра.

И тут я понял, что обязательно должен прийти. Я не видел отца Пафнутия семь лет, а теперь вдруг встретил его там, где никак не должен был встретить, да еще в такой особенный для меня момент жизни — не могло же это быть простым совпадением. Да если бы он даже предложил пойти не на службу, а в бордель, я бы все равно согласился, расценив это как знак и надежду на спасение.

Когда я вошел, в часовне уже было много народу. Отец Пимен сидел на табуретке — он, и правда, постарел. Я встал так, чтобы было лучше видно саму чудотворную икону, и всю службу смотрел на нее, изо всех сил пытаясь поверить, что обращаюсь не к изображению, а к реальной личности — девственной матери Иисуса Христа. По окончании акафиста все подходили прикладываться к иконе, и я тоже пошел. Прямо передо мной был бомж — на стекле киота остался влажный след от его распухших потресканных губ, и я на секунду замер, не решаясь целовать икону после него, но брезгливость тут же отступила, когда я представил своих огненно-черных мучителей. Приложившись к иконе и зачем-то сильно зажмурившись, я еще раз попросил у Богородицы избавить меня от них, затем перекрестился и отошел.

После службы задержался поговорить с отцом Пименом. Он пригласил меня сесть в машину, и я уже приготовился рассказывать о своем бесовском наваждении, но тут понял, что в машине мы не одни — на заднем сидении расположился человек с жидкой козлиной бородкой и чемоданом.

— Извини, Денис, буквально пара минут, — извинился отец Пимен и повернулся к незнакомцу. Тот сейчас же оживился и открыл чемодан — внутри на мягкой бархатной поверхности лежали несколько блестящих панагий. Отец Пимен принялся их рассматривать, а козлобородый защебетал:

— Батюшка, вот эта, посмотрите, какая нарядная… А это — узнали? — Троеручица, такую редко встретишь.

Отец Пимен насупился — с таким лицом он обыкновенно ходил по супермаркету, приглядываясь к ценам. Я искоса глянул в чемодан и увидел рядом с панагиями ценники: 200, 300, 350, 500.