Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Нам играло «Небо», а мы играли в мяч.

И тут случилось судьбоносное: мяч задел клейкую ленту с мухами и она упала прямо мне на голову.

Все бросились к моей опозоренной голове отдирать ленту с волос.

– У тебя в голове много мух осталось, беги домой!

О боже! Мухи! В голове! На моих волосах! Ужас!

Бегу. Волосы с мухами развиваются на ветру как паутина. И вдруг слышу:

– Какие люди в Голливуде!

И вот надо же, чтобы самый красивый мальчик на «районе-квартале» впервые заметил меня, когда я была с «мухами в голове»!

«Какие люди в Голливуде» – я впервые услышала эту тупую фразу, и она поразила меня в самое сердце. Точнее, в три сердца, два из которых болтались на «брелке», и красная вода внутри вскипала, как кровь.

И так будет всегда: в самые судьбоносные моменты жизни обязательно будут какие-нибудь «мухи в голове».

В пятнадцать лет он сделает мне предложение «развестись и пожениться», а ещё через год скажет: «Что было вчера, то было вчера».

Я осталась во вчера.

– Точно. Именно там мы с тобой и познакомились, – кивнул Никто. – Ты сидела на стиральной машине.

Стиральная машина – это место моего уединения. Ванная комната защелкивается на замок, стиральная машина гудит, создавая какой-то межгалактический шум, кажется, что она вот-вот взорвётся, а крутящийся барабан станет новой планетой. Я сижу на стиральной машине, обхватив колени руками. Напротив меня висит плачущее зеркало…

– Ты, правда, так страдала по тому… из «районов-кварталов»? – мой Никто высокомерен.

– Это были стандартные страдания подросткового периода.

– Слушай, – Никто смотрит на плавающую охру в моей акварели. – Жахни уже ультрамарина в свою иллюстрацию!

Точно, я совсем забыла про слона. Синий цвет терпеливо ждёт и из себя не выходит.

Чтобы вывести синий цвет из себя, нужен дополнительный цвет. У каждого цвета есть всего один-единственный дополнительный цвет. У синего это оранжевый. Такое соединение цветов называется «комплиментарным». Оба эти цвета как бы делают комплимент друг другу, становясь контрастнее, ярче. И оба сияют.

Оранжевый в зените, от мастихина земля в саванне потрескалась. Слон бредёт по обнажённой почве.

Синий вышел из себя.

За ним вышел Никто.

Но он вернётся. Мы дополнительные цвета: ты – Никто, я – Никто, никого нет ближе.

Потому что память – это клейкая лента с мухами.

Учатся и преподают здесь только женщины. Исключение – Александр Михайлович, художник-набойщик. Набойщик – это профессия. Но некоторые думают, что фамилия. Он от кафедры несколько отстранён, сидит в своей мастерской (набоечной) и живёт по своему расписанию. И появляется только в случае крайней необходимости – по зову кафедры.

Кафедра художественного текстиля строга, но очень женственна: передумать может в любую минуту, строгость сменить на ласку. И, как настоящая умная женщина, начинает любую просьбу с комплимента:

– Александр Михайлович, дорогой, ты гений-гений, настоящий профессионал, сделаешь нам сетки? Девочки уже нарисовали эскизы, посмотри, будь добр.

Он кивает, не понимая, почему его спрашивают. Он же набойщик. И кто, если не он, будет делать нам офсетные сетки для печати на ткани.

…Первый раз мы увидели Александра Михайловича в мастерской. Мы ввалились к нему всей толпой, нас было двадцать. Нерадивые пожиратели чужого времени.

– Ну, что вы там нарисовали? А самим-то нравится?

На этот вопрос все девушки из скромности ответили: «Нет, не нравится».

– Ну а от меня чего хотите тогда? Переделывайте, если не нравится.

Так он освобождает себе время от нас, даёт себе отсрочку.

Когда эскизы утверждены, мы отдаём их ему, и они отправляются в священную комнату со световым столом. Мы никогда не видели, как это происходит. Наши рисунки просто по волшебству оказывались на офсетных сетках.

– Вот, держи. Красочку положи, проведи и быстро снимай: «вжих»! «Тюк-тюк» тут не надо! Быстро всё делай, пока краска не высохла, поняла?

Конечно, не поняла. Его речь очень специфична. Мы привыкаем. И между собой уже начинаем говорить так же: «тут затюкать надо», «тут шпынь-шпынь, да и всё», «а тут тяп-ляп и это самое». Это универсальный язык кафедры художественного текстиля. Минимализм приветствуется как в картинах, так и в речах.