Борис Дышленко: Контуры и силуэты

Нет, фанаты в религиозном экстазе могут вспороть сиденья в вагоне метро, выбить несколько стекол, написать имя идола везде, где только возможно, даже изуродовать портрет чужого кумира, но эта певица... Что она им? Просто модная когда-то и все еще популярная эстрадная певица, ровесница их матерей. Для этих она никто — часть пейзажа. Может ли настолько мешать часть пейзажа: дерево или дом? Может, но не им. Они могут уничтожить ее случайно, смести, как недавно чуть не смели и не растоптали меня.

Что было бы, если бы я в тот вечер заметил два разбитых телефонных автомата? Три. Если бы они мне были не нужны, не обратил бы внимания. Может быть, злобно выругался и через минуту забыл. Это не осело бы внутри беспокоящим фактором. Почему? Потому что в этом нет ничего необычного: это тоже часть пейзажа, ветшающего городского пейзажа. Два-три изодранных плаката, шевелящие лохмотьями на ветру. Привлекли бы они мое внимание? Нет, конечно нет. А намеренно испорченный плакат: с царапиной через весь лист? Тоже — нет. Нацарапанные шариковой ручкой кудряшки на обтянутом золотым купальником лобке танцовщицы на плакате мюзик-холла — любимая шутка каких-то пакостников. Выдранный клочок на том же месте — их любопытство. Можно говорить о каких-нибудь сексуальных комплексах, но зачем? Все это не имеет отношения к делу. Все это не то, хотя здесь тот же способ оформления вандализма. Пририсованные женщине усы просто стандарт. Кстати, не из этого ли исходил Сальвадор Дали, когда пририсовывал свои усы Джоконде? Впрочем, и это не имеет отношения к делу.

Утром я остановился у такого же плаката на Васильевском острове. Заноза выскочила: любопытство в какой-то мере было удовлетворено. Ничто не прояснилось, но стал устанавливаться какой-то порядок. Да, правый глаз певицы на этом наклеенном на щит плакате был поврежден, и явно намеренно. Через него от брови до характерной скулы была содрана узкая полоска бумаги. Была выдрана при помощи какого-то острого предмета: гвоздя или ключа. Вероятно — ключа.

Да, узкий, неровный треугольник был выдран, но сквозь него я не увидел неба, увидел какую-то бумажную рвань. Но не кто-то же любопытный занимался расчисткой, чтобы увидеть наклеенные раньше листы. Еще один случай вандализма. Маленький случай маленького вандализма. Но какое странное совпадение. Двойное попадание в одно место. Двойное попадание в одно место, находящееся в разных местах.

— Чего ты боишься? Это всего лишь символ — не предмет.

— Предмет познается через символ.

— Предмет не познается через символ — ты разговариваешь сам с собой.

А представьте себе, что этот диалог происходит в двух разных местах. Что ж, очень может быть. В течение одного дня. И это возможно. В трех местах? Но пока еще не было трех мест. Во всяком случае, я не видел. Ну а если будет, что тогда? Что предположить? Несколько дублей одного эпизода? На всякий случай...

Так или иначе заноза выскочила: беспокойство определилось в форме вопроса. Зачем? Для ответа слишком мало совпадений. Может, и ни зачем, а так. И вообще, может быть, больше не будет.

Возле станции метро на железных штангах двусторонний щит с кандидатами. В этот час болельщики еще не собрались по разные стороны щита. Я остановился посмотреть: здесь все глаза были целы. Среди кандидатов помещалось одно давно знакомое мне лицо. Благородный, седовласый, ухоженный джентльмен. Он улыбался, как теперь и положено кандидату. Это был человек, которого я когда-то хорошо знал. Нет, мы не были друзьями, но вместе учились и, в общем-то, симпатизировали друг другу. Потом нам приходилось мельком встречаться, но к большему контакту мы не стремились — его учреждение не располагало к этому ни его, ни меня. Из текста, напечатанного под портретом, я узнал, что в этом упраздненном теперь учреждении он достиг чина полковника. Странно, что с такой биографией он еще на что-то рассчитывает. Или он собирает голоса для кого-то другого?

Утренние дела, дневные дела. Разговор в автобусе: женщина ругает социализм, мужчина ругает капитализм, наоборот, оба ругают Государственную Думу, коммунистов, банкиров, черных, порнографию. Женщина заявляет, что американцы готовили захват России пятьдесят один год, мужчина говорит, что не платят зарплату. Сумбур, однако пока все ведут себя мирно. Не только здесь, в автобусе — вообще. Просто еще один скачок цен, и все куда-то разбежались. Последнее время я стал замечать, что трудно находить старых знакомых. Многие не снимают трубку, у других отвечают автоматы, но, видимо, ничего хозяевам не передают. С теми, до кого удается дозвониться, разговор как-то не клеится. Встреч не бывает, визиты случайны и некстати, вы замечаете, что такая жизнь вас устраивает. Всякая жизнь человека устраивает. Мнение, ставшее уже трюизмом: “Подлец человек — ко всему привыкает.” Но нет, именно устраивает, нравится. Может быть, не подлец человек, может быть, человек — художник?