Борис Дышленко - Контуры и силуэты

По экрану побежали косые пересекающиеся линии — не то елочная канитель, не то колючая проволока. Плоское лицо комментатора закрыло почти весь этот фон. Комментатор начал с места в карьер:

— Сегодняшний день начался трагедией, вполне обычной для нашего демократического общества. В первые же секунды этих суток выстрелом в глаз из снайперской винтовки, которую вы уже видели, была убита певица Инга Зет.

Я вскочил и заматерился.

“Как же так! — подумал я. — Та же винтовка? Значит, они ее не забрали, оставили там? Значит, ждали, что он придет? И он пришел, несмотря на засаду и несмотря на засаду, убил. Или певица действительно хотела того же? По молчаливому согласию с убийцей они разыграли этот спектакль. Но ведь не до последней черты?”

Все эти обрывки промелькнули так быстро, что уместились в паузу между двумя предложениями.

— Убит был также один из телохранителей певицы. Видимо, убийца был не один. Оставшийся в живых рассказывает, что он преследовал преступника, который все же сумел уйти от него, затерявшись в уличной толпе, а когда он вернулся на чердак, то обнаружил там труп своего товарища. Когда после этого он вбежал в квартиру артистки, чтобы воспользоваться ее телефоном, то увидел ее мертвой с огнестрельной раной в голову и ее менеджера в состоянии, близком к истерике.

В кадре появилась часть знакомой мне комнаты, раскинутые ноги лежащего на полу тела. Ноги были в джинсах и кроссовках. “Видимо, успела переодеться после концерта”, — мелькнуло у меня. Окно. Французские шторы были подняты, и по стеклу от белой точки разбежалась паутина тонких трещин. За окном — чернота.

Камера прошла панорамой от окна по всяким предметам, захватила край дивана “рококо”, сидящего в напряженной позе молодого человека в малиновом пиджаке со стрижкой “ежиком” и со страдальческим выражением на неестественно бледном лице.

— Скажите, кто поднял занавеску? — комментатор поднес к лицу менеджера микрофон.

— Разве вы не знали? — срывающимся голосом ответил молодой человек. — Мы же так договорились с охраной. Мы же хотели взять его с поличным. Вы же...

— Говорите не мне, а им, — комментатор кивнул на меня, наверное, на тысячи других.

— Что? — не понимая прошептал менеджер. — А-ах, да-да. Да, после того как мы обнаружили винтовку, я понял, что... Ну да, вы же знаете, вы же...

— Что вы поняли? — резко спросил комментатор.

— Как? Что действительно готовится покушение. Я обратился...

— В частное агентство? — опять перебил комментатор.

— Да, в наше агентство. С которым у нас договор.

— А почему вы не обратились в милицию?

— Ну как? — менеджер выглядел изумленным. — Вы же их видели. Даже когда вы с вашей группой приехали сюда... Я не хотел их спугнуть. Мы же с вами...

— Говорите им, а не мне, — снова сказал комментатор.

— Нужно было сделать все тихо, чтобы взять преступника с поличным. Я боялся, что приедут люди в форме, машина...

“Что такое? — подумал я. — Ах да! Он же мог и не знать, что этот уже вылез с винтовкой. Он же был на концерте вместе с певицей”.

— Ну и что агентство? — быстро спросил комментатор.

— Как что! Вы же знаете!

— Говорите в микрофон! — рявкнул комментатор.

— Ну да, — спохватился молодой человек. — Да. Винтовка была разряжена. Преступника должны были схватить, как только он ее возьмет. Никто же не думал, что он... Инга, — он посмотрел в сторону трупа, — Инга... Боже мой! Простите, я не могу сейчас разговаривать, — он отвернулся и, уткнувшись лицом в спинку дивана, разрыдался.

Камера снова спанорамировала на труп. На этот раз его показали целиком. Зрелище было страшное: все лицо было залито кровью, без единого островка, и светлые волосы растворились в луже крови на голубоватом ковре.

— Печальный итог, — возвестил комментатор. — Те, кто должен был обеспечить безопасность певицы, решили реальные меры заменить инсценировкой рассказа небезызвестного Конан-Дойля “Пустой дом”. Как видите, самодеятельность и непрофессионализм — отличительные черты всех демократических институтов.

Судя по антуражу, это резюме он излагал уже в студии.

Я задумался. Что-то казалось мне странным в интервью с менеджером. Как будто разорвали страницу с написанным на ней диалогом, в двух или трех местах был сбой. Было такое впечатление, что комментатор боялся ответов на заданные им же вопросы, но на какие именно? В ходе интервью я воспринимал эти вопросы по отдельности и каждый раз отмечал нервозность и скрываемый страх комментатора, но сейчас я не мог вспомнить все сразу, чтобы объединить их в какую-то систему, а она определенно была — все ответы менеджера содержали в себе одну маленькую деталь и именно они были прерваны комментатором.