Борис Дышленко - Генералиссимус

Выждав минуты две, за которые, по его расчетам, Петр Иванович разденется догола и тем самым минут как минимум на десять обеспечит ему безопасность, Гуммозов воспользовался этим подходящим моментом, чтобы заглянуть в комнату Петра Ивановича: вдруг удастся разведать, чем там Петр Иванович в своей комнате дышит. Не заходя к себе, прокрался он, приглушая в ушах свою тяжелую хромоту, до тумбочки со старым, трофейным еще радиоприемником «Филипс». Лихорадочно дергался, вытаскивая из кармана гимнастерки очки, нацепил их. На шкале, где на длинных волнах стояло восемьсот, а на коротких сорок один, соединяла эти числа передвижная планочка-указатель. Определять, какие именно радиоголоса на этих волнах сосед ловил, у Гуммозова времени не было, он только решил по возвращении в свою комнату эти волны для памяти записать. Шкандыбая, направился он было к дверям, но тут его внимание привлекла лежавшая на серванте небольшая белая книжечка какого-то непривычного вида. Гуммозов искусственной ногой сделал шаг в правую сторону и взял книжку. Открыв, увидел внизу левой страницы мелкий иностранного происхождения шрифт, а на правой, посредине крупно: ФРАНЦ КАФКА. «Черт его знает», — сказал про себя Гуммозов, но понял, что его сосед точно дышит чем-то не тем. А, перевернув страничку назад, туда, где ничего не было напечатано, увидел написанную шариковой ручкой фамилию Пискорский. «Молодой! — воскликнул Геннадий Никитич так, как будто голыми руками поймал какую-то редкую птицу. — Молодой! Вот он где у меня!» Это объясняло и последние сомнительные высказывания Семенкова, и отчасти его критическое кричание петухом. Однако, чтобы не быть застигнутым на месте расследования, Гуммозов поскорее выбрался из комнаты Петра Ивановича, так и не заметив при этих побочных открытиях его главной тайны — простой фаянсовой тарелочки с насыпанным на донышко просом, — а если б и заметил, все равно б ничего не понял — дедуктивные способности Гуммозова были направлены в другую сторону.

А Петр Иванович, побрившись и поплескавшись сколько надо под душем, заперся в своей комнате, чтобы до вечернего свидания с Фирой Абрамовной существовать петухом.

Гуммозов старательно и аккуратно, закрутив пипетку, наполнил фиолетовыми чернилами свою испытанную временем авторучку и приступил к составлению «Доклада».

ДОКЛАД написал он ровно посередине после адреса с оставленным для имени сотрудника местом, а ниже написал суть.

«Я, Гуммозов Геннадий Никитич, агент охраны завода металлоконструкций им. Яйцева Х. У. настоящим сообщаю о недостойных нормах поведения своего соседа по коммунальной квартире Семенкова Петра Ивановича, выражающихся в кричании петухом (кукареку) с целью передразнивания великого русского генералиссимуса Суворова А. В. Крики петухом генералиссимуса Суворова А. В. являлись, как известно, не личным хулиганством, а были направлены на пробуждение русских войск в знак того, что уже утро. Крики же Семенкова П. И. имеют целью опорочить само звание генералиссимуса, которое в отечественной истории носил не только Суворов А. В., но также и другой полководец».

Гуммозов тонко улыбнулся, что не пишет имени этого другого полководца.

«В личных целях и желая нанести ущерб социалистической законности, искажает заслуженные революционные песни, именуя восемнадцатый год одноногим петухом, — писал дальше в «Докладе» Гуммозов. — Кроме того Семенков П. И. регулярно прослушивает зарубежные радиостанции враждебного содержания, что по Советскому Законодательству не является преступлением, но в сумме с другими поступками Семенкова П. И. составляет неприглядную картину его переродившейся личности»

Но самое главное и что должно было неизбежно заинтересовать сотрудника, Гуммозов приберег напоследок.

«Постскриптум, — написал Гуммозов выписанное из какой-то литературы слово. — Помимо всего вышедоложенного Семенков П. И. имеет контакт со студентом исторического факультета ЛГУ Пискорским А. Н., от которого получает материалы иностранного содержания». И расписался своей художественной подписью (росписью).

«Сегодня у нас пятница, — подсчитывал про себя Гуммозов, — еще суббота и воскресенье. В понедельник, значит, дежурю, ну, а во вторник, прямо не заходя домой, подам».

Знал, куда.

Петр Иванович с Фирой Абрамовной сидели за столом в уютной комнате Петра Ивановича и после брудершафта были Фирой и Петей. Петр Иванович раздумывал, а не прощупать ли Фиру Абрамовну всерьез, то есть взять и выразиться насчет петуха с воссоединением семей, симпозиумами и вытекающими последствиями, всем остальным, что при воссоединении может принести немалые денежные средства, но не был уверен, готова ли Фира Абрамовна на роль Золушки. А кроме того, рассказ о петушиности может вызвать у Фиры Абрамовны ложное представление о психике, а демонстрировать ей свои способности, не имея прочной договоренности, а то, пожалуй, и штампа в паспорте, Петр Иванович решил не рисковать. Он пошел пока обходными путями.