Борис Дышленко - Людмила

Я в нерешительности остановился перед дверью. Несколько секунд я стоял, не зная, что делать, потом взялся за ручку, потянул на себя дверь, еще секунду помедлил и вошел. И входя, я успел услышать, как наверху, кажется, во втором этаже, кажется, слева щелкнул ключ в замке. Я остановился у подножья широкой истертой лестницы — она двумя маршами поднималась к обширной, огражденной чугунными перилами площадке и от нее разветвлялась еще на две. Две двери на этой площадке и две, наверное, на третьем этаже. Какая тишина в этом доме. И мне показалось, что никто не откроет на мой звонок. Я подошел к этой двери. Рядом с ней, как и у подъезда, остался след от какой-то таблички. Вокруг звонка венчиком завернулась сухая серая краска. Я нажал, прислушался — тихо. Еще раз нажал, подождал — ни шороха. Я надавил звонок что было силы и держал так долго, но в ответ опять ничего. Я отпустил кнопку. Может быть, здесь не работает звонок? Я колочу кулаками в закрытую дверь — нет, ничего. Я отошел к окну.

Длинное трехэтажное каре замыкало асфальтовый двор. На ярком асфальте резкая тень от противоположной стены лежит неподвижно, и ни одна дверь не выходит во двор — только окна, но в них не видно движения. За ржавой крышей зеленый вал бестрепетных крон, как будто он набежал и застыл. Что там — сад? Что там за сад? Во дворе какой-то голый порядок, не то казарма, не то тюрьма, а там, за тюрьмой — сад.

Однако я снова подхожу к закрытой двери и на этот раз сильно стучу в нее ногой — опять тихо. Ошибся?

Я перешел площадку и позвонил. Дверь сейчас же открылась — видимо, там подслушивали — и в узкой щели блеснули синие стекла очков: человек рассматривал меня сквозь очки.

— Снимите очки, — сказал я почему-то очень тихо.

— Зачем? — так же тихо удивился тот человек, маленький, сгорбленный, старый еврей.

— В самом деле, — сказал я, — зачем?

— Я нервный, — тихо сказал еврей, — я ношу очки.

Он был чуть повыше дверной цепочки.

— Мне нужны жильцы этой квартиры, — сказал я. — Бывают они?

— И у вас до них дело?

Я сказал ему, что я из санэпидстанции и проверяю, есть ли здесь крысы, и должен проверить в той квартире и наверху, и у него тоже.

— Ой, что вы говорите! — испугался старичок, — Зачем нам еще крысы? Нет, у нас нет никаких крыс, молодой человек.

— А там? — спросил я. — Там есть крысы?

— А я знаю?

— А жильцы? Жильцы бывают дома?

— Там учреждение, — сказал он, — там учреждение, но вход с другой стороны, — он просунул под цепочкой кисть левой руки и скрюченным пальцем показал на окно. — Говорят, мы все пойдем в капремонт, — почему-то очень грустно сказал он, — в капитальный. Вы не знаете?

— Наверное, не скоро, — сказал я, — иначе зачем бы мне проверять?

— Да, правда, — согласился старик. — А вы — проверять?

— Проверю, — сказал я, — если вы меня впустите. А то вы, я вижу, боитесь.

— Кто, я боюсь? — удивился старик. — Чего мне бояться, симпатичный молодой человек? Заходите, смотрите. Одну секундочку.

Он закрыл дверь, я вздохнул. Звякнула цепь, дверь снова открылась.

— Вот пожалуйста, заходите. Видите, ничего у нас нет.

Прихожая была завалена всяким хламом: огромный, резной, покрытый пылью буфет, какие-то сломанные кресла, зеленый примус в углу. Для видимости заглянув за примус, я попросил вести меня дальше. В коридоре тоже было полно всякого барахла, но я не стал глядеть. Из коридора одна дверь была открыта в комнату — я заглянул. Двое молодцов играли в шахматы — оба были брюнеты, оба одеты в цветные рубашки и джинсы, да и ростом они были поменьше того, за кем я следил. Дальше старик забежал вперед и открыл дверь еще в одну комнату — за ней была спальня. Пришлось и там все осматривать. На кухне я нашел нору.

— Вот, — сказал я строго, — а говорили нет крыс.

— Эта дырочка? — закричал старичок. — Из нее никогда не вылазила крыса.

Я заглянул еще в ванную и в какой-то чулан: нигде никто не прятался. Я, впрочем, и не ждал.

— Ладно, — сказал я наконец, — если появятся крысы, звоните. — Я написал на обоях в прихожей какой-то липовый номер. — А там, наверху, значит, никого?

— Никого, — ответил старик, — над нами никого. Была квартира, так съехали. Теперь там забито. А то, — старичок показал на противоположную дверь, — все учреждение. И наверху, — сказал он, — а вход с другой стороны.

— Хорошо, — сказал я, — до свиданья.

Дверь захлопнулась.

Я еще немного постоял на площадке и поднялся на третий этаж. Непонятно было, зачем здесь два параллельных марша — оба они соединялись общей вымощенной кафелем площадкой, и фронтальная стена имела посредине высокую, в человеческий рост, полукруглую нишу, возможно, от бывшей здесь когда-то скульптуры, по двум другим, так же, как и во втором этаже, были расположены две двери — левая была заколочена ржавым железным листом, другая, просто, по-видимому, никогда не открывалась, так как на ней не было даже ручки и звонка рядом с ней тоже не было. Да, конечно, теперь я был абсолютно уверен, что тот, светло-серый вошел именно в ту квартиру, то есть не в квартиру, а в какое-то учреждение, где он, вероятно, работал, так как воспользовался своим ключом. Что ж там такое, и как мне проникнуть туда?