Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Тоже нет, он весьма рационален. Этакий холодный, закрытый интеллект. Замкнутый, с броневой защитой логики... Скорее — это я говорю в качестве предположения — он всего лишь одинокий путник в поисках философского камня.

— Ну да, ну да, — размыслил Амвросий, — ты всегда была добра к людям.... Какие-нибудь книги в его обиходе ты заметила? Что он читает?

— Ничего систематического, чисто случайный набор книг и журналов. Да, еще заметно: отсутствуют детективы и любовные романы.

— А он не пользуется сеансами интеллектуализации в районной поликлинике?

— Нет, кто ж ему выдаст талоны на интеллектуализацию?

— Да, конечно. А чем занята Лидия?

— В отделе здравоохранения добывает статистику дебилизации за последнее десятилетие.

— И что это нам даст?

— Очень много! — рассмеялась Сюзанна.

Доктор был по обыкновению своему мрачен. Не шутил, как это делают профессиональные, хорошо оплачиваемые врачи. Не жонглировал напускным оптимизмом. Таких скептиков, как он, обычно не любят, но таким доверяют больше, чем остальным.

— Что скажете, доктор? Есть какие-нибудь проблемы? — спрашивал из-за ширмы Александр Вениаминович, стягивая с полнеющего сытого тела плотно облегающий специальный костюм, похожий на легководолазную униформу, опутанную проводами датчиков. Александр Вениаминович только что принял сеанс принудительной интеллектуализации, совмещенный с тестированием в специальной темной камере, сидя перед бледно-голубоватым экраном, нажимал различные кнопки, когда на экране появлялись бегущие цифры, отлавливая необходимые, группировал цифры и геометрические фигуры по заданной программе и производил прочие действия, регулируя тем самым работу камеры, ее химические и магнитные параметры.

— Нет, сегодня ничего исключительного, — отвечал доктор, просматривая выданный компьютером лист с графическими данными проведенной процедуры. — Сегодня все как обычно, — доктор взглянул на Александра Вениаминовича, тот выходил из-за ширмы, завязывая галстук.

— И сколько мы можем продержаться на процедурах? — Александр Вениаминович опустился на кресло у стола. — Когда же вы, мужи ученые, изобретете лекарство от рака духовности? — пошутил он, но глаза его были как обычно испуганно-серьезны.

— Мы ничего не изобретаем, — хмуро возразил доктор, — мы находим и открываем. И болезнь, и лекарство от болезни, — все хранит природа. Захочет природа — даст спасение, не захочет — и вся мировая наука окажется бессильной.

— Но, может быть, вы найдете что-нибудь новенькое, чтобы приостановить дебилизацию? Разверните дополнительные исследования, денег мы не пожалеем.

Доктор скептически улыбнулся.

— К счастью, не все решается с помощью миллионов, иначе жизнь стала бы ужасающе примитивной. Здесь нужны не столько миллионы денег, сколько миллионы человеческих устремлений. Сегодня уже третья наша генерация инфицирована антивирусом Фрайберга. Я никак не могу понять, почему они, демократы нынешних властей или кто-то еще, не сообразят, что ни экономические новации, ни социальные переустройства не предотвратят лавину окончательного краха до тех пор, пока не остановлена дебилизация. Если ее еще можно остановить.

— Ну да, эти демократы, эти народные фронты, — качнул желваками Александр Вениаминович, — вы правы, доктор, но мне, коммунисту до мозга костей, крайне претит пассивное ожидание, хотя... если говорить откровенно, по-человечески вы поймете меня, — мне, на остаток этой жизни вполне достанет лохмотьев интеллектуализма, которые, как сухие листья осени эпохи, кружатся в воздухе современности, — Александр Вениаминович улыбнулся кривой улыбкой.

— В душном воздухе, — уточнил доктор. — Ноосфера догнивает, несмотря на эйфорию политического оптимизма.

— Где вам встретился политический оптимизм? — пошутил Александр Вениаминович. — Хотел бы я посмотреть на это чудо. Все только и плачутся о предстоящей экономической катастрофе. Особенно эти новообращенные политики-демократы, каждый из которых, придя на место власти и не зная, как обращаться с браздами правления, готов взамен этого уворовать неуворованное, причем делают это с еще более гадостным лицемерием, чем худшие из нас, коммунистов.

Доктор с профессиональной пытливостью изучал выражение лица партийного вождя. По-человечески этот вождь был понятен своими страхами и одновременно жалок претензиями на ретроспекцию оправдания.

— Не любите вы их, — заметил доктор.