Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Охранники на проходной, — подсказала Артемида.

— Si, Guardia. Пусть на воротах ищет свою четвертую печать. А потом убирается к своим марсианам. И живет среди них, если не выдерживает терпеть в своем замечательном народе и брезгает пользоваться социальными завоеваниями революции. Новые резервы сотрудничества. За строкой оперативной сводки. Поле требует ухода. Время важных реформ. Революционный держим шаг. Следуя традициям Октября...

— Антонио! — воскликнула Артемида, и молодой человек испуганно замотал головой, отряхивая накатившее безумие.

— Антонио, — сказала Агата сочувственно, — когда ты вернешься домой, тебя там не узнают. Скажут: «Антонио, что эти ускоряльщики с тобой сделали? Ты стал совсем русским коммунистом. Уезжай в свою Россию».

— Non fa niente! [35] не беда (ит.) — рассмеялся Антонио. — Я верю: Мадонна убережет меня. Даже если полюблю Россию больше прежнего. Но здесь все странно: рассудок возмущается, а сердце, оно живет по другим законам. Я читал старую книгу француза прошлого века, маркиза де Кюстина о Николаевской России. Он говорит, что вы — страна фасадов. По этикеткам у вас все есть, и культура, и развитость, и общественное самоуправление. А заглянешь за этикетку — пусто. Гипноз какой-то! Каким своим глазам верить?

— Эка удивил! — рассмеялась Агата. — Это что! Мы привыкли. Вспомни совет Козьмы Пруткова: «Если на клетке с тараканом увидишь надпись «крокодил» — не верь глазам своим». А у вас за каждой этикеткой такое, что и тебе вообразить невозможно. Может быть, сегодня и мы, и все, что с нами происходит, есть величайшая загадка на земле!

Миркин сидел на скамейке за головой Маркса, держал перед собой развернутую газету со свежими прокисшими новостями, делая вид, что читает с напряженным восторгом и чувством глубокой исторической уверенности в правоте, но на самом деле наблюдал, как по аллее двигаются озабоченные и малоозабоченные посетители, и ждал просвета в этом хождении, и когда увидел, что его не могут услышать посторонние, произнес внятно:

— Meine Verspätung war mir sehr, höchst unangenehm [36] то, что я опоздал, крайне неприятно (нем.) .

Маркс едва слышно кашлянул в ответ, давая сигнал, что услышал Миркина, и тогда Миркин торопливо, но четко продолжал по-немецки:

— Подслушивающие устройства под вами и Фридрихом я вывел из строя. Испортил. Теперь около суток подряд вы можете говорить спокойно, не боясь подслушивания.

— Спасибо, камарад, — неожиданно по-русски произнес Маркс. — Говорите со мной по-русски. Я изучал русский по поэмам Пушкина, чтобы в оригинале читать произведения Ленина.

Миркин пылко вздохнул, переводя взволнованное дыхание.

— Я поражен, товарищ Маркс, — сказал он, притворно переворачивая газеты, чтобы прохожие издалека не заподозрили. — Я тоже изучал немецкий, чтобы завершить работу над диссертацией об образе Ленина в произведениях Гете и Шиллера. Это огромная радость, что вы не брезгаете со мной беседовать. Мы с вами старые партийцы и должны обмениваться взглядами на историю и опытом борьбы за коммунизм. Achtung! Сюда приближаются! — прошептал Миркин. — Я приду завтра. Вы узнаете меня по паролю. Я подкрадусь сзади и произнесу: «Миркин и Маркс: родина и свобода». В ответ прокашляйте вот так: кхе! кхе!

Миркин сложил газету и не торопясь, походкой выгуловщика собаки направился к решетчатым воротам.

Антонио по просьбе Миркина едва-едва уговорил Кентавра прийти на прием к товарищу Барановой, которая должна знать все про все и особенно настроения и чаяния простого народа, к которому несомненно принадлежал и Кентавр, потому что у него все было просто, — и лицо, и одежда и мысли.

Баранова пригласила Кентавра в кабинет — через секретаря — чтобы узнать, насколько он продвинулся и поисках четырех истин. Об истине жизни в прошлом, настоящем и будущем она знала все и способствовала агитации и пропаганде, чтобы знали жители города и окрестных поселков.

Кентавр представлял собой низшее звено производящего народа и даже выпадал из этого звена, поскольку ничего не производил, но он мог обладать сермяжной правдой, и эту правду тоже следовало учитывать, чтобы не ошибиться, прокладывая курс в будущее, уже издали заливаемое нестерпимым светом радости и счастья полного удовлетворения всех желаний и помыслов сермяжного народа в пределах разумного потребления и хозрасчета.

— Чтобы знать народ, — говорила своим подчиненным, — надо регулярно ходить в него. Не реже, чем раз в квартал. Иначе мы не сгорим в борьбе за счастье народа, проживем без общей пользы, и тогда последующие поколения не испытают к нам благодарности, но лишь горестное чувство отвращения. Нужно жить по совести. Кто не живет по совести и противоречит партийной правде, тот бесследно погребается в исторической памяти, и его имя не будет занесено в анналы скрижалей и не будет упомянуто в дни красного календаря. Мнение народа — это градусник горения и барометр назревания перемен. Если градусник показывает «сумрачно», необходимо прибавить солнца, а если показывает «ясно», то надо припустить дождем. Сегодня техника решает все, что не под силу человеку, а человек решает остальное, перед чем пасует техника.