Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Когда приезжаешь в вашу страну, кажется, нигде не хотел бы жить, только в России, но когда поживешь в России, тогда вообще не хочется жить нигде и никогда. О да, так и есть. — Антонио положил на булку кусок ветчины, понюхал. — Ну вот, даже ветчина у вас импортная. Как будто вашим коровам и свиньям негде мясо нагуливать. Но когда-то надо решать? Или выполните свою замечательную продовольственную программу, или поставьте к стенке весь агропром и половину министров.

Агата Сципионовна улыбалась, она любила, когда при ней ругали советскую власть, но сама не променяла бы эту власть ни на какую другую, даже более халявную. Так мать любит свое единственное дитя, пусть больное, параличное, слюнявое и под себя гадит, а все равно любимое. Потому что нет другого и не предвидится, живородящая сила вся иссякла, чтобы вырастить родственного, единокровного идиота.

— У вас даже проституток приличных не заведено, — раздраженно продолжал Антонио. — Профессиональная шлюха должна быть... — он щелкнул пальцами, причмокнул, не найдя слов для обозначения высшей степени совершенства. — А всех ваших мальчиков, которые кричали, что король-то голый, — опять по тюрьмам, пусть сидят и не чирикают.

— Это не правда, — игриво обиделась Артемида, — русские девушки пользуются большим авторитетом, чем всякие другие. Хоть рыженькие, хоть черненькие. Коня на скаку остановит. В горящую избу войдет. Стране нужны заботливые руки и наш хозяйский жадный женский глаз.

Антонио пожал плечами.

— Я уважаю ваш патриотизм, даже если не понимаю его. Патриотизм — это бессловный язык души. И я люблю свое сицилианство. Но пусть меня распотрошат, если я знаю, на чем держится ваш патриотизм. За границей я встречался со многими русскими эмигрантами. Я их не понимаю. На них нельзя надеяться. Они непредсказуемы. Вы все — сумасшедшие в разной степени. Чтобы с вами иметь дело, нужно самому слететь с ума.

— Что тебя так раздражает? — тетя Агата налила племяннику вторую чашку. — Разве у вас такой кофе? Хуже этого.

— Grazie tante [33] большое спасибо (ит.) , — сказал Антонио. — Ваша перестройка — это детская игра в войну. Все бегают, суетятся, слышны хлопки выстрелов, клубы дыма, но никто не падает, нет ни стонов раненых, ни проклятий врагу.

— О, стонов и проклятий у нас предостаточно в любые времена, — Артемида с нежностью посмотрела в сладкие глаза Антонио, — нигде в мире люди не жалуются так часто и нудно, как у нас.

— Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, — назидательно изрекла тетя Агата, строго поджимая вялые морщинистые губы. Она решила обидеться за Россию.

— О да, да, — небрежно согласился Антонио, — ни умом не измерить, ни аршином не понять. Об этом мне рассказывали ваши эмигранты. А почему вы, тетечка Агаточка, обижаетесь? — Антонио послал старухе воздушный поцелуй. — Я понимаю, если многие обижаются на Россию, кто-то должен обидеться за нее.

— А что с перестройкой дома? — перевела разговор Артемида. — Подвигается или тормозится, как в прежние времена?

— На чердаке будущего публичного дома живут двое сумасшедших, — сказал Антонио, — мужчина и юная женщина. Она по заказу ваших предприятий и организаций пишет ваши идиотские лозунги, а он, его зовут Кентавр, притворяется композитором, читает книгу и надеется отыскать какие-то четыре смысла. Глупец. Все истины давно найдены и записаны в Британской энциклопедии.

— Если он худощав и седовлас, — вспомнила Агата, — то я слышала, что он нашел свои смыслы.

— Это, наверное, он, — подтвердила Артемида, — мне рассказывали. Я думала, он давно умер. Такие не могут дышать нашим воздухом, он их душит. А этот сумасшедший, оказывается, не задохнулся. Значит, привык. Но все равно, таких людей жизнь умаляет в размерах, пока не останется одна голова, а потом и она закатывается под кровать. Это случается со всяким, кто много думает.

— О да, спасибо, теперь я знаю. Это герой фольклора. Questo qua fiaba, — рассмеялся Антонио. — Колобок. Теперь я буду называть его сеньор Колобок. Я сказал ему, чтоб он ко всем чертям убирался с чердака, а иначе я позову милицию. Дурачок, он ждет инопланетян. А пришельцы давно здесь и работают в партийном аппарате. Двоих я знаю, это Баранова и Миркин.

— Так я и думала, — обрадовалась Артемида, — когда я увидела, что Баранова такая мертвая и глупая, я подумала, что здесь что-то неладно, не обошлось без чертовщины.

— Да, но они делают вид, будто такие же люди, как мы с тобой. И еще Колобок сказал, что взорвет бордель, если его лишат чердака, и тогда голые проститутки запрыгают из окон. И тогда я сказал, что он может жить на своем чердаке, если ему нравится и если его не пускают жить в приличный дом, пусть живет со своей bel pezzo di ragazza [34] такая приятная девочка (ит.) , прелестницей, но за это должен работать Швейцером или как эти бессребреники у вас называются?