Игорь Адамацкий - Созерцатель

Кентавр вытащил из-под себя ноги, встал с матраса, сразу попав в большие, серые от пыли валенки с отрезанными голенищами, потянулся с удовольствием радостной и хрустящей полноты жизни.

— А вы кто? — спросил он.

— Я директор дома терпимости, — соврал Антонио, — пансионата отдыха ответственных работников. Под этим чердаком.

— Ну? — равнодушно удивился Кентавр и взглянул на рыжую. — Может, врезать ему по рогам?

Девушка отрицательно помотала головой. Антонио встал и отодвинулся. Он привык, что в этой стране ничего не поддается классификации, даже сама классификация, и от этого всякого можно ожидать чего угодно.

— Меня нельзя трогать руками, — на всякий случай предупредил Антонио. — Я ответственное лицо. Исполняю государственное задание.

— Да, — вспомнил Кентавр, — всюду ответственные лица. На море, в воздухе и в земле. Тогда зафиксируй меня по месту временного проживания. Ну-ка, ответственное лицо, вытащи свой блокнот и запиши: «Кентавр. Искатель истин. Проживает на чердаке борделя ответственных работников». Ну! Где твой блокнот?

— Во всем наличествует порядок, — туманно выразился Антонио и отодвинулся дальше. — Нарушение порядка приводит к хаосу. Из него вырастает анархия — погибель организованного общества. У вас должно быть место постоянной жизни. Я знаю. Так записано в законах.

— Я бродяга Вселенной, — серьезно и грустно сказал Кентавр. — Постоянно я прописан в бессмертии. Прописан не начальником милиции, а провидением, которое больше всех нас, вместе взятых. Садитесь! — приказал он.

Антонио беспомощно взглянул на девушку и сел на деревянную балку боком, ненадолго, чтобы вскочить при опасности насилия.

— Я говорил, — пробурчал важно Кентавр, заложил руки за спину и расхаживал по малому месту, шлепая огромными полуваленками, — и не устану повторять: всякое полнолуние приносит бред на этих людей, и тогда им кажется, будто они способны устроить на земле порядок и систему, совпадающие с их внутренним бредом. Но это же невыносимо. Летучая рыба, например, может разогнаться, выскочить из воды и недолго пролететь по воздуху, а затем шлепается обратно в воду. Где родина этой рыбы? — Кентавр неожиданно посмотрел на Антонио.

— Вода, — пожал тот плечами.

— Вот именно, — внезапно улыбнулся Кентавр, — что мы успеем сказать друг другу в мгновение этого короткого пути? Неужели мы станем тратить на пустяки такие счастливые и пронзительно радостные мгновения чуждого нам полета? Мы — искры, летящие и гаснущие между двумя темнотами. Как вас зовут?

— Скарлатти, — привстал Антонио.

— Люлли, — с поклоном представился Кентавр. — Говорят, я умер ровно триста лет тому назад и оставил после себя имущества и драгоценностей на сумму восемьдесят тысяч луидоров, то есть миллионов на пять по нынешнему курсу... Все, что тогда сплетничали о моей ссоре с Лафонтеном, — наглая ложь, беспардонная клевета... Да, Лафонтен любил меня. Он сочинил дюжину посвящений для моих опер «Амадис» и «Роланд». И так далее. А вы, товарищ Скарлатти, не из Флоренции? Жаль. Мы могли бы побеседовать о нашей общей родине... А это моя ученица, мадемуазель Сертен, великолепная клавесинистка. Жаль, у нас сейчас нет инструмента, его пришлось продать за долги. Мы могли бы с вами поиграть в восемь рук.

Антонио испуганно посмотрел на рыжую, у нее была милая, тихая улыбка.

— Не верьте, — шепотом сказала она, — он вас разыгрывает. Люлли — его чердачное прозвище. Настоящее имя — Камилл Сен-Санс. Ирония и спокойствие — вот его девиз. Вы слышали знаменитую оперу «Самсон и Далила»? Ее недавно поставил в Веймаре Ференц Лист. И сам дирижировал, да.

Антонио тихо встал и попятился.

— Куда же вы? — спросила девушка. — Вы еще не все о нас знаете.

— Спасибо, — осторожно пятился Антонио, — мне этого достаточно. О да, спасибо. И пожалуйста, не говорите мне, что вы — дочь Гектора Берлиоза.

— Именно так и есть! — воскликнула девушка. — Я — вылитый отец!

Она тряхнула головой, и волосы золотистым полотном закрыли ее лицо.

Антонио выпятился на лестницу, притворил за собою дверь чердака и, спускаясь вниз, все еще слышал наверху смех.

Кентавр снова воткнулся в книгу, а девушка запела единственную свою странную песню: