Игорь Адамацкий - Созерцатель

Он ввел К. М. в просторный, но уютный кабинет и с ласковой настойчивостью, как врач любимого пациента, который хоть и доставил множество хлопот и волнений, но, тем не менее, позволил проявить высшую степень медицинского мастерства, — усадил в старинное черное кожаное вытертое кресло.

— Вот и все! — проговорил радостно аналитик. — Вот и все! — Он со слоновьей грацией обошел кругом стола и, потирая широкие ладони, плюхнулся на стул, откинувшись к высокой устойчивой спинке. — Сейчас вы выйдете из этого кабинета и начнете новую жизнь.

— Она лучше прежней? — К. М. с усилием улыбнулся, словно протискиваясь наружу сквозь внутреннюю царапающую пустоту. — Эксперименты прошли успешно?

— Более чем успешно! — воскликнул аналитик с настороженным оптимизмом и снова потер ладонями. — Ваша личность, — он солидно кашлянул и принял на лицо академическое равнодушие, — я имею в виду сознание и подсознание, ваша личность представила мне уникальный материал, подтверждающий мою теорию или, точнее, концепцию. Нет, нет, — остановил он широкой ладонью возражения, хотя К. М. и не собирался возражать, а с безразличным любопытством рассматривал лицо аналитика, — нет, ни даже полслова об этом! Вы меня понимаете, надеюсь? Моя концепция, нет, пожалуй, теория, основывается на достижениях науки прошлых времен и народов. Жане, Эскироль, Ясперс, Шнайдер, эти имена что-нибудь говорят вам? Я глубоко уважаю доктора Фрейда хотя бы потому, что я родился в день его смерти, — с удовольствием произнес аналитик, — и последний вздох Зигмунда, — аналитик вздохнул, — последний его вздох в этом мире по времени совпал с моим первым вдохом, — аналитик сделал паузу и одним глазом посмотрел на потолок, а другим на К. М. — Согласитесь, — аналитик привел оба глаза в нормальное положение, — согласитесь, в этом есть некая символика.

К. М. неопределенно хмыкнул.

— Однако в нынешней психологии, — продолжал аналитик, — когда нет единого мнения даже по поводу элементарной классификации психических состояний, психология Фрейда — это что-то вроде развалин древней Трои посреди современного города. Это великолепно, это ностальгично, но, увы, ныне представляет лишь географический интерес: чтобы добраться из одного конца города в другой, нужно обходить занятый центр или топать через развалины. Удовольствие для археопсихологов.

— Надеюсь, вы не стерли мою память начисто? — спросил К. М.

— Что вы? Как можно? — добродушно воскликнул аналитик с таким неподдельным удовольствием, словно долго жил в молчании и теперь рад случайному собеседнику. — Снять память — значит совершить злодеяние, — торжественно произнес он и вздохнул. — Чем скуднее, нищее память, тем убоже личность. То же относится и к целым народам. Более того, в своем эксперименте я никоим образом не касался структуры вашей личности. Это вопрос этики. Через это я не мог переступить. Через что-либо другое, — улыбнулся он, — через вашу боль, кровь, страдание... ради вашего блага, ради блага науки и ее торжества, а через нравственность нельзя.

— Однако, — сказал К. М. — Anima compatitur corpori [13] Душа сострадает телу (лат.) .

— Возможно, — согласился аналитик, — вам виднее. Но я иначе смотрю на душу, нежели вы. Для вас, гуманитариев, душа — нечто такое, — аналитик покачал перед собой широкой ладонью с растопыренными пальцами, — эмоции, ощущения, цвет мировосприятия, темп и мелодия мироощущения и — во что еще вы упаковываете душу? Я же сторонник и проповедник позитивного знания. Грубый, банальный и — если хотите, я знаю, вы можете не стеснять себя в выражениях — густопсовый материалист, так, кажется, вы меня назовете? Для меня же вы, простите, не более чем экспериментальный объект. Мыслящий препарат. Вас это не шокирует?

— Ничуть. Продолжайте, пожалуйста.

— Благодарю, — аналитик важно кивнул. — Поэтому, продолжаю, когда вас после травмы собрали и кое-как привели в сознание, привели насильно, и когда я узнал — из ваших собственных бредовых разговоров — что вы были склонны к утешательству, тогда, признаться, я и обрадовался, и засомневался. Вы рисковали утратить личность, я рисковал перейти предел допустимого. И если бы не ваше собственное согласие...

— Неужели я сам согласился? Странно, — удивился К. М.

— Разумеется, — аналитик широко и с торжеством улыбнулся. — Ваше согласие зафиксировано в протоколе опыта и в присутствии свидетелей... Рассказывать дальше?

— Да, очень интересно, что же вы сделали со мной?