Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Скажите, док, — К. М. язвительно улыбнулся, — что вас, как ученого и практика, интересует в первую очередь, — чувственная сторона абстрактной галлюцинации или же абстрактная сторона чувственной галлюцинации?

— Позитивное знание, — уперся аналитик.

— Позитивное знание, — эхом откликнулся К. М. — Ваша уверенность пугает. Люди несомненной уверенности бывают страшны своими поступками... Этакая базальтовая несомненность. Будто все так на самом деле, как вы меня уверяете. Смешной народ вы, ученые. Как дети. Стоит вам случайно напасть на мало-мальски любопытное наблюдение, как вы тут же кладете его в основание воздушного замка, куда собираетесь депортировать благодарное человечество. Так было с паровым двигателем, с электричеством, с атомной энергией. Так будет со всяким новомодным открытием. Мне кажется, вы упускаете из вида что-то очень важное. Помнится, еще Френсис Бэкон говорил, что невежество порождает уверенность более прочную, чем знание...

— Извините, можно мне продолжить? Так вот. Что мне удалось сделать? Я-таки расщепил «волну сострадания», затем «сплел» некоторые частоты и в результате повысил в вас коэффициент эгоизма. Теперь вы едва ли способны играть роль полновесного утешителя, как вы сами себя называли в бреду. Но зато вы вполне пригодны для практических деяний. Утешитель должен стать спасателем, — туманно выразился аналитик.

— Спасатель — не Спаситель...

— Эк вас кидает кверху! — аналитик рассмеялся. — Да вы еще больший прагматик, чем я. Завершенный контур — суть прошлое. Оставьте что-нибудь недорисованным.

— Пусть так, — согласился К. М. — Но какие роли или, может быть, одну-единственную роль вы мне предназначаете после ваших экспериментов? Если вы повысили болевой порог сострадания до высоты крепостной стены, тогда я начну деградировать как всякая закрытая система, как осажденный неприступный город, где в конце концов начинается чума и кровь.

— Деградировать вы в любом случае начнете, — улыбнувшись, пообещал аналитик. — Хотите вы того или нет. Сам процесс жизни — процесс деградации. Мозг накапливает липофусцин, снижаются сухожильные рефлексы, суживается диапазон сдвигов вегетативных функций, истощается ответ синапсов на стимуляцию, изменяются функциональные характеристики стволовых структур...

— Достаточно. Вы меня убедили. Я понимаю, что желая вернуть обществу полезного члена, вы в результате своих экспериментов подсадили в меня некоего другого, которому, собственно, и предстоит совершать цепь поступков, пока я, истинный, стану плестись за ним, ожидая, что те изменения, о которых вы столь красочно живописали, приведут к естественному выходу.

— Или входу, — подхватил аналитик. — Двойничество, голубчик, в русской традиции. Я не уверен, что и во мне не сидит какой-нибудь аналитик-второй, или пятый и так далее. Все дело в том, как восприятия проверяются и согласуются с реальной действительностью. Вы же вправе во внутреннем своем мире менять воображаемые входы на выходы и вообще принимать одно за другое.

— Вас устраивает ваш рационализм?

— Так удобнее, — раздумчиво произнес аналитик, — главное, я — скептик, и этим все сказано. Откровенно говоря, я не верю ни в прогресс, ни в земное блаженство, ни в здравый смысл. И — между нами — я и в материализм не верю.

— Как же? Да вы сами только что...

— Мало ли что я только что, — аналитик шевельнул усами. — Как скептик я имею право не верить и собственным выводам. Во всяком случае, я не признаю за ними всеобщего характера. Что же касается, как вы говорите, вашего подсаженного двойника, то в основном оба типа личности в вас совмещены, я полагаю, настолько точно, что не допускают какой-то аберрации.

— Простите, профессор, а кто из них будет нести ответственность за мои реальные поступки? Первый, прежний, или второй, новый? В случае преступления, скажем?

Аналитик улыбнулся, уперся ладонями в край стола и откинулся назад. Ножки стула заскрипели, удерживая тяжесть.

— Вы застрахованы, милейший коллега, от самоимпульсивных реакций, от недетерминированных поступков. Но если то, о чем вы говорите, произойдет, то отвечать в вас должен второй, новый. Он крепче. Коэффициент выживаемости прямо пропорционален индексу жестокости — он меняется со временем — помноженному на коэффициент эгоизма.

— Это утешает, — серьезно сказал К. М. — Ну, а как же мои личностные установки и цели?

Аналитик подался вперед и еле сдерживал смех.