Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

— Почему не на белой?

— Захромала белая, Степан Ермилыч!

— Смотри у меня!

Блаженные времена!

Размечтавшись, я мел и мел, и вдруг увидел свой любимый отрез — плавно взмахивая краями, он пересекал небо наискосок. Забыв все на свете, с криком восторга я понесся за ним — он медленно скрылся в облаках. Значит, и он здесь! Ну, компания!

Потирая руки, я шел вперед... потирание рук было ошибочно принято за желание выпить, но я отказался — выпить я не хотел.

— И наброшуся я... — в каком-то упоении повторял я, но на что именно наброшуся, я не знал.

Это был город добродушных плутов:

— Я тибе схазал: позвони мине в хараш!

— А я тибе схазал — я тибе харантирую!

— А я тибе схазал: позвони мине в хараш!

Потом я вдруг застыл над обрывом... Бесконечная дуга пляжа была усыпана длинноволосыми людьми — они рябили до тех пор, пока глаза не начинали слезиться!

— Кто это? — мотнув головой, спросил я у старухи, сидевшей на табуретке у самого обрыва.

— Хыппи! — с готовностью ответила она. — Хыппи проклятые нахлынули сюда!

— Как? — я оглядел их бесчисленные толпы. — Они все...

— Та нет! — сразу поняла меня старуха. — В том-то все и дело, что жавые они! Просто пляж этот им приглянулся — ни стыда у них ни совести! Раньше даже разбойники стеснялись такого — а эти — тьфу!

Ах... хыппи! Задрав пальто, я моментально ссыпался вниз. ...Ах, хыппи! Ну, с хыппями у меня особый разговор! Дочь год уже как исчезла сюда... и ни слуху ни духу! Что она, интересно, делает здесь, балда? Я-то хоть из своих тайн делаю потом рассказы, а у нее — такие тайны, что ни черта из них не сделаешь!

Я расстроился.

Долго я метался среди хиппи, наблюдая их непрерывные тряски под барабан, размалеванные их щеки... но дочь не нашел. В конце концов, выломав кол, я долго гонялся за ихним главным гуру с криком:

— Скучновато у вас, у хиппи!

Потом я резко ушел в гору, снова повстречал друга Пита, выпил с ним немножечко еще, потом пришел на свою террасу... там стоял стол с бесстыже задранной скатертью. Выбив сук, грубо надругался... Пардон, недовысох! И тут появилась милиция.

— О! — удивился я. — И здесь вы!

— А куда же нам? Что мы, не люди?

— Ну хорошо...

Пикет размещался на самом берегу. Дежурного звали лейтенант Хрпсоев — фамилия была довольно грозная, но человек оказался милый.

— Ну, вот и хорошо, — я с удовольствием оглядел тесное помещение. — А то все на воздухе да на воздухе — сколько можно.

— Какие проблемы? — дружески поинтересовался Хрпсоев.

— Да вот, сами видите! — заговорил я. — Пальто свое покрасить никак не могу! Пока переправлялся сюда — во что превратил!

— Ковальчук!

Вошел Ковальчук.

— Возьми у гражданина его пальто...

— Слушаюсь.

— И отвези вон туда... за реку, где, видишь, труба от красильной фабрики в воду идет? Запихни в нее — пусть покрасится.

— Слушаюсь! — Ковальчук, щелкнув каблуками, вышел с моим пальто на руках, сел в белоснежный милицейский катер, понесся... я смотрел ему вслед... Та самая фабрика — «каменная кошка» — дымовая труба вверх, как хвост... вторая, незаметная, в реку! Да, неспроста все повторяется, неспроста!

Медленно, с натугой заскрипела дверь... я приподнялся на скамейке... вошел Феофан! Я сел. А с другой стороны — как раз его появление в милицейском пикете было логичным. Странно ждать встречи в милицейском пикете с друзьями и возлюбленными — если они, конечно, не из криминогенной среды! А это было не так... Однако, именно Феофан, как оказалось, воплощал в себе и дружбу и любовь.

— Ну здорово, сучара бацильная! — пробасил он. Мы крепко обнялись. Потом он резко оттолкнул меня, якобы, чтобы полюбоваться. — И ты к нам? Ну правильно, молодец!

Что ж здесь такого особенно правильного? — с горечью подумал я, но не сказал.

— Помнишь, небось, как во Флоренции с тобой квасили? — с явным наслаждением вспоминал он. — Да, жизнь нас не баловала, — сделал неожиданный вывод он.

— Да уж, конечно, нелегко тебе было... за красавца чистильщика сапог Андреуччо пить... а главное — за красавицу, уборщицу туалетов, Беритолу! — не удержался и съязвил я.

Но он не обиделся — чего же обижаться, когда напоминают о приятном? — только махнул рукой с выражением веселого ужаса: мол, кем только не приходилось быть.

Пошла некоторая пауза. Конечно, признаваться в этом было неловко, но не для встречи с ним я прибыл сюда! Оказалось, что и он это понимал — вдруг тоже с ожиданием посмотрел на дверь.

Наконец, она медленно, со скрипом, повернулась... и вошел Пит. Тьфу, черт! Он был чисто выбрит, в строгом костюме и галстуке, но при этом совершенно пьян. Хрпсоев строго посмотрел на него.