Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

— Ах — там, где об нас тридцать лет вытирали ноги?

— Да — там, где об нас тридцать лет вытирали ноги! А об вас что вытирают? Мокасины?

Мы сцепились, покатились по песку, но в самый напряженный момент внезапно заснули.

Проснулись мы ранним, свежим утром. Над океаном поднималось огромное солнце.

— Ну, давай... Тоску по родине! Говори, как все тебе здесь противно! А иначе снова за границу не пустят! — куражился Егор.

— А где, кстати, рация твоя?

Егор дико огляделся.

— Ты, что ли, взял, идиот?

— На хрена она мне нужна?

— Нет, серьезно!

Мы перелопатили весь песок, сидели, утирая пот: я — горячий, Егор — холодный.

— Начал свою мерзкую работу, да? — скривился Егор.

— Да что ты... когда я мог? В обнимку же спали!

— Наверное, крабы утащили.

— А на хрена крабам рация?

— Нашим крабам не нужна — а вашим...

— Уже и крабов начал делить?

— А как же!

Тут, кстати, на песок выполз отвратительный краб — мы, скрючившись, стали пристально глядеть в налитые его глаза.

— Типичный твой!

— Нет уж! Типичный твой! Глазки, как у тебя.

— А ручонки загребущие, как у тебя.

Краб злобно защепил Егора за нос — тот с трудом его оторвал, отбросил, торжествующе закричал:

— Ну? Что я говорил?

— Да-а... похоже, что это мой! Марш на место! — приказал я.

Краб, поспешно пятясь, скрылся в воде. Я, честно говоря, был смущен.

— Может, просто пьяный?

— Как же! «Просто»! — Егор гордо поднял свой нос с синяком.

— Да, — проговорил я, — первое столкновение закончилось не в твою пользу.

— Это почему же? — встрепенулся Егор.

Я кивнул на его синеющий нос.

— Зато все человечество видит, какие бесчеловечные методы применяете вы! — он задрал нос еще выше.

Да, это действительно! Я приуныл. Бесчеловечные методы мы применяем! Может, от крабов и нельзя требовать человечности — но все же...

Я прикоснулся к носу Егора.

— Больно?

— А ты думал как?

Я вбежал в каюту к дремлющему Феофану.

— Крабов больше не использовать!

Он с удивлением посмотрел на «краба» — герб на фуражке, потом на «краба» (как он называл свою пятерню):

— А что такое?

— Совсем распоясались! Тут — укусили нос... одному... утащили рацию!

— Какую рацию?! — он широко открыл один глаз.

— Да тут... я оговорился... я имею в виду — лоцию.

— Лоция — вот она, — Феофан кивнул на полку.

— Здесь, да... Ну, хорошо! — я вытер пот со лба.

Феофан все с большим изумлением смотрел на меня.

— Нажрался, что ли, с утра? — радостно вскричал он.

— Да... точно... как ты догадался?! — обрадовавшись спасительной формулировке, пробормотал я.

— Ну так давай поправимся!

— Давай!

Дверь вдруг распахнулась резким ударом, и вошел Егор с сизым носом.

— С утра пьете, да?

— А тебе завидно, что ли? — проговорил Феофан. Потом спросил у меня. — А это кто?

— А это... чечеточник один. Должен был мир покорять, а вместо этого заперся в каюте, и...

— Фамилия?! — вдруг рявкнул Феофан.

Егор вдруг назвал фамилию «чечеточника», который действительно закрылся в каюте, и...

Я чувствовал себя ужасно! Выдать одного чечеточника за другого! Но что делать? Не выдавать же друга, попавшего (я надеюсь, временно) в тяжелое положение?

— Садись, выпей.

— Я не пью! — проговорил Егор.

— Я вижу, как ты не пьешь, по носу твоему! — добродушно проговорил Феофан, наливая ему.

Егор выпил и сник. Он то гордо поднимал свою голову, то ронял. Дверь вдруг распахнулась, и вошел настоящий чечеточник.

— У вас тут, говорят, наливают?

Феофан, справедливо считая пьянство лучшей формой изучения обстановки, налил и ему.

— А это кто? — спросил он у меня.

— ...Забыл! — проговорил я. — Лицо, вроде, знакомое... а так — забыл.

— Да и мне, как погляжу, лицо знакомое! — сощурился он.

Потом мы спели несколько песен, потом между Егором и чечеточником завязался спор.

— Я чечеточник!

— Нет, я!

Феофан, принимая это за белую горячку, благодушно улыбался. Обычное раздвоение — что здесь плохого? Бывали горячки и пострашней! Думаю, он прошел довольно большую школу горячек!

Наутро возбужденный Егор ворвался ко мне в каюту. На груди его (замаскированная под фотоаппарат) болталась его старая рация. Интересно — кто дал ему ее — ведь она считалась украденной крабами? Но все эти подозрения появились потом — сначала (оторвавшись от приятного сна) я подумал, что сейчас молодость, и мы с Егором живем на хуторе, и сейчас пойдем косить траву для нашей любимой буренки. Сначала меня лишь удивило, почему из чехла фотоаппарата доносится громкий треск.