Валерий Попов - Разбойница

Саша, погремев стеклотарой, схватил баночку.

— Засунь пинцет в баночку, подожги вату, и, как только погаснет, — сразу мне.

Александр не сразу отыскал зажигалку, ватка вспыхнула синим, в баночке пламя позеленело.

— Так! — Баночка с чмоканьем присосалась к спине, втянув небольшой купол белесой капитанской плоти. — Будет немножко больно.

Я прогнала всосанный «куполок» вдоль позвоночника вверх-вниз, потом пошла к ягодице.

— О-о!

И резко оторвала банку.

— Все? — выдохнул Витек.

— Скорее, начало, — жестко проговорила я, сбросила туфли и прыгнула ступнями ему на спину. Слегка придерживаясь за люстру, я несколько раз съехала, как с горки, с плеч к ягодицам. Капитан стонал.

— Ну что это за капитан? — приговаривала я. — Женщины и то терпят! Теперь небольшой твист.

— О Боже!

— Да-а, Витек! Как ты теперь за этим столом летучки будешь проводить? — вмешался «ассистент».

— Даже... приятней будет! — выкряхтывал тот.

— А девушка-то молодец! — продолжал ёрничать Саша. — Первый день на судне и сразу самого капитана потоптала!

(Я поглядела на его лицо, приближающееся к блаженству, и мелькнула яркая, как молния, мысль: вот так он и делает свои дела!)

Я спрыгнула на пол, весело шлёпнула капитана по ягодице.

Ещё бледнее, чем обычно, он встал, посидел. Потом стянул с кресла брюки и, занавесившись ими, неуверенно шагнул.

— Смотри... ступаю!

— Ну! — победно воскликнул Сашок, как бы в смысле «плохих не держим».

Капитан «расхаживался», неуверенно передвигаясь по каюте.

— Так и до мостика дойду!

— Ну! Что я могу... вам?

— Денег за это не беру.

— Тогда можно вот... блок «Мальборо»?

— Увы... не курю!

— Тогда... как спасительнице... можно вот Шиву подарю... танцующего... тысячерукого... в Гонконге в какой-то лавочке... как память о нашем сотрудничестве! — он весело хлопнул себя по ягодице.

— Вот это спасибо! — проникновенно произнесла я, принимая тяжелую статуэтку: мужчина — или женщина? — приседает на одной ноге, другая пяткой достаёт колено первой, какая-то корона на голове — и несколько изогнутых рук, кругообразно расходящихся.

— Спасибо!

— Так это ж она и есть! — хохотнул Саша. — Ну молодец! — он покровительственно чмокнул меня в щёку. — А теперь иди! — шлёпнул меня по попке. — У нас тут кое-какие дела!

— Типа «выходить из канала в шторм или нет», — доверительно сообщил капитан, не в силах оторвать глаз то ли от меня, то ли от Шивы. — А всегда плавать с нами не хочешь?

— Хочу! — задорно проговорила я и, схватив колобашку с ключом со столика, вышла, лучезарно улыбнувшись.

Перебежками назад-вперёд, прижав Шиву к животу, я пробиралась по раскачивающемуся коридору... да-а... не знаю, как насчет постоянного плавания... кажется, погорячилась!

Я влетела в каюту — дверь за мной с грохотом захлопнулась сама. Я раскинулась на кровати. Да, моё сладкое томление, похоже, в эту ночь останется без употребления.

Потом нашло легкое забытье. Очнулась я от какого-то грохота — это мой Шива ездил по линолеуму в прихожей, ритмично тараня дверь. Тут я резко села, почувствовав, что чуть не проспала самое главное: сейчас блевану. Надо срочно выбираться на воздух. Лёжа, взлетая и падая вместе с койкой, я быстро оделась, накинула шубу и вылетела в раскачивающийся, мерно скрипящий коридор. С трудом я отжала дверь и вылезла в холод и тьму. Ветер свистел, прижимал уши, как резиновой шапочкой. Далеко внизу, в белой тьме, кипела белая пена длинными лентами кружев, уносящихся к корме. Я пошла зигзагом по палубе, от поручней к стенке и слегка вперёд. Ближе к носу палуба была перегорожена красивой толстой верёвкой с табличкой «Stop!». Дальше за ней горели все окна: там шла работа.

Согнувшись, я вскарабкалась вверх, на палубу-крышу, доползла, приседая, к краю. Дальше шёл чёрный обрыв, и впереди, словно в небе, висел тусклый стеклянный коридор — мостик. Локатор гнал зелёный луч по циферблату, и сразу за ним проступали бледные, изрезанные контуры берегов — какой-то лабиринт. В жутковатом зелёном свете застыла неподвижно лысина Саши и рядом такой же зелёный, но более возбуждённый и подвижный профиль капитана. Это видение то появлялось перед глазами, то проваливалось куда-то вниз, этажей на пять.

Я поползла обратно, вползла в каюту. И оставшееся время плавания я провела неразлучно в обнимку с моими лучшими друзьями — Шивой и унитазом. Не представляю, сколько это тянулось — сутки, двое? — у меня была другая единица отсчета — между... Этих единиц я насчитала около двадцати. Вот уж никогда не думала, что буду так любить и обнимать унитаз. Какой он красавец — холодный, благородный, с серебряной короной наверху, с изображением лебедя. Стоило только приподнять лебедя — обрушивался, смывая все лишнее, благодатный потоп с пеной, пахнущей сиренью.