Валерий Попов - Евангелие от Магдалины [Романы]

Если захрипит сейчас, как когда-то в купе: «Сними, сними... Пусть тело дышит!» — без всякого уже разговора пойду прямым ходом в ванную и повешусь.

Хотя Апоп и молчал, лишь учащенно дышал во тьме, я не выдержала, встала и пошла — пока что на кухню. Митя пришел за мной. Мы молча курили, глядя во двор. Вьюга помыла окна. Висела огромная луна.

— Ничего... — вздохнул Митя. — Все в общем-то двигаются к добру!

— Да, но с разной скоростью, — заметила я.

— И главное — в разные стороны! — с отчаянием сказал Митя.

В комнатах Мары продолжался гвалт... «А Германна все нет»! Мы нежно поцеловались, вернулись в комнату и под храп и бульканье наших собутыльников улеглись.

Меня охватило вдруг острое желание, я стала быстро целовать Митину шею — но тут дверь в нашу комнату со скрипом отъехала... и в ясном лунном свете появилась Она. Словно не было многомесячной пьянки и, более того, долгой жизни. Сейчас она казалась юной и прекрасной — огромные глаза, кудри на плечах, тонкие, изящные руки и ноги. На ней было почти девичье серое платьице повыше колен, ажурные черные чулки и такие же перчатки.

Левая рука ее была сжата в кулачок, в правой что-то сверкало... то ли нож... то ли маленькая пика... шприц!

Она медленно, глядя на луну за окном, подошла к нашей лежанке и вдруг, покачнувшись, стала падать на нас — я еле успела перекатиться через Митю, и она упала на спину рядом с ним, высоко закинув длинные ноги бывшей кафешантанной дивы. Потом повернулась к ошарашенному Мите и подала ему шприц:

— Скорее! Укол! Я умираю!

Плавно изогнувшись, она подставила Мите бедро — выпуклое пространство ослепительно белой плоти между окончанием кружевного чулка и такими же трусиками.

Она ткнула острие в точку и закрыла глаза.

— Скорей! — еле слышно прошептала она.

Митя с отчаянием глянул на меня. Я кивнула. Митя стал медленно двигать поршень.

— А-а-а! — Со сладострастным стоном Мара откинулась, открыв прекрасные свои зубы.

Мы смотрели на ее лицо, а она в это время разжала кулачок и что-то опустила в ладонь Мите. Он быстро, словно ожегшись, сунул это в тумбочку.

— Все! — Она гибко вскочила и, подняв руку со сверкнувшими кольцами, приложила ее к своим губам и откинула: — Привет!

Каблуки ее четко простучали по коридору. Хлопнула ее дверь, отозвавшись чуть запоздалым стуком нашей форточки.

Я оглянулась. Апоп и Гуня мирно спали. А может, и я спала?

Мне помнится: я вроде кинулась вслед за Марой, но коридор наш оказался удивительно долгим — наконец я добежала до ее двери — высокой, белой — и услышала, как в ней скрипит, закрываясь, замок.

Утро было солнечное и ясное. Сосульки над окном, просвеченные солнцем, были слегка наклонные — сдувались по мере намерзания ветром.

Начиналась весна.

Под форточкой во дворе затарахтел очередной «бензокозел». Митя лишь повернулся в ту сторону — и он, испуганно закашлявшись, мгновенно умчался... Возросла наша мощь?

Митя испуганно глянул на меня — но я отвернулась: хватит думать о чепухе!

— Все! Собирайся! Поехали!

— Чемоданы?

— Да.

— Значит, вместо моральных страданий предстоят физические?

— Ничего, моральные еще тоже предстоят!

Мы засмеялись и пошли одеваться.

Гуня и Апоп храпели на удивление дружно.

— Ладно, — подумав, сказала я.

Уже на выходе Митя дернулся к двери Мары, поднял руку, чтобы постучать. Там была мертвая тишина.

— Не надо! — крикнула я.

Мы проехали через Литейный мост и свернули направо. Вдоль замерзшей Невы промчались до Охты.

Наш огромный серый Военгидромет возвышался на берегу, как крепость. Пятиэтажное здание, по фасаду разукрашенное звездами и якорями, с двумя каменными гигантами — летчиком и моряком, стоявшими у входа. Летчик недавно упал — и без моей помощи вряд ли поднялся бы. Впрочем, все тут падало и ничего бы без меня не стояло.

Мы вошли внутрь — мимо часового с винтовкой, оставшегося, как и каменные скульптуры, от прежних времен, и нового охранника — этот был уже более подвижный, вступал в вольные переговоры с входящими, особенно с девушками. Меня, однако, он приветствовал почтительно.

Осмотрев себя в огромном зеркале в фойе, я подумала, что черные чулки в военном учреждении смотрятся вызывающе. Но ничего, скушают... Не такое уж оно теперь военное.

Огромный вестибюль и гигантская лестница словно и были рассчитаны на гигантов, моряков и летчиков, после полярных и тропических исследований приходящих сюда с новыми открытиями... однако публика теперь здесь была в основном другая.