Валерий Попов - Плясать до смерти [Роман, повесть]

Ничего! Советскую власть победили — и это победим.

Настенька, оказывается, ночевала у нас. Вчера разбушевавшегося Кольку мать увела. Первая брачная ночь не состоялась. И будем считать, что это хорошо. Есть дела более важные. Главное — не потерять самое важное, что ухватили вчера. А то хаос опять всё затопит. Если Жора засунул своего оболтуса в театральный, то теперь сам бог велел ему заняться университетом. Не надо ему хватку терять.

Остались формальности. Во всяком случае, я так для себя это называл. Если девочка уже фактически учится в университете, то как-то совсем глупо школу не закончить. Поднялся наверх. Анна слегка удивилась, что я опять с ней чопорно и на «вы». Но дочь же дома у нее.

— Но я же не всемогуща! — скромно произнесла она.

— Ну сделаем, что получится, — я оказался еще скромней.

И только спустился (Настя как раз выходила из ванной) — звонок! Жених оклемался? Вот некстати. Месяцок бы подождал!

Открыл — Варя! Белые кудри сияют. Глаза!.. В руках учебники.

— Здравствуй, Настя!

Та хмуро кивнула.

— Хотела спросить у тебя одну вещь, — показала учебники.

Это она — «хотела спросить»! Отличница — у двоечницы! Ангел!

Ну, на то, чтобы «учить», Настька купилась! Тут ее хлебом не корми — дай покомандовать. С восторгом подслушивал, как хрипит ее прокуренный бас, а Варя лишь вставляет кроткие замечания.

Ссору с Колькой тайно поддерживал: еще бы недельку! Ну прямо дирижер я! Точней — режиссер! Еще точней — балетмейстер. Впрочем, это было нетрудно. Один только раз Колькино имя вырвалось у меня — Настя гаркнула так, что стекла задребезжали:

— Отдохнет!

Пр-равильно! Это по-нашему!

А мы пока все экзамены сдали, последний остался!

— ...Хорошая девочка! — не удержавшись, сказал, когда Варя в очередной раз нас покинула.

— Отвратительная! — рявкнула Настя.

И перед последним экзаменом внезапно исчезла. Кто так может, кроме нее? С Колькой, видимо, помирилась — как всегда, невпопад. Во всяком случае, Колька тоже исчез. Сима, до этого недружелюбная, сама пришла.

— В Петергофе они! — Сима сообщила. — Колька звонил.

У этого хоть жалость, похоже, есть! Да, славное нашли местечко для медового месяца — у сумасшедшей бабки.

И вот Настя позвонила:

— Ну?!

Хорошее начало. Это после всего, что натворила она! Я задохнулся от возмущения:

— Что значит — «ну»?

— Ну! — произнесла еще более гневно.

Опешил.

— У тебя же экзамен завтра!

Долгая пауза. Видимо, неожиданность.

— Буду, — буркнула.

— А где ты сейчас?

Гудки. Чувствует «моральное право» так себя вести? «Вспомнила» о бабке?

Появилась за полчаса до экзамена. Тертые джинсы, мятая футболка. Самое жуткое — мятое лицо. Глаза припухшие, красные — явно не с трезвости! Бесстрашная!

Надо признать, что и наглаженная форма с белым передником тоже не ждала ее в гостиной!

— Ну? — села в прихожей, даже не заходя в комнату. В смысле — пошли? В моем участии всё же заинтересована. Уверена, что я тут работу провел.

Нонна бродила по квартире, как измученная алкоголем моль, мало что понимая. Где прячет «это»? Всё недосуг поискать. Всё слишком стремительно развивается. Дочь, нечесаная и пыльная, злобно пристукивала в нетерпении ногой: буквально на час сюда вырвалась, от важных дел. Выходит, мне одному это надо? Почему я это должен терпеть?!.. А какие варианты?

— Ну что, выходим?

Пожала плечом, что, вероятно, обозначало «однох...ственно» — слово из репертуара Кольки, но усвоено хорошо.

Кстати, как Колька? Вопрос разве что вскользь. Мне это тоже «однох...ственно», как и ему.

Спустились по лестнице. На дверь своих ближних родственников даже не глянула. Хладнокровие? Я бы не сказал! Вся дрожит, на глазах слезы. Что с бабкой? Уточним после экзамена...

На улице полно веселых девчат в белых фартуках — переговариваются, смеются, немножко волнуются. Нормальная жизнь! И среди них — это существо. В рваных джинсах, в муках! Ну почему так? У них еще счастливое детство, а у нее? Куда так спешит?

Вспомнил вдруг давнее первое сентября — в первый раз вели ее в первый класс, желтая канарейка Зося провожала нас. И ведь что-то неотвратимое чувствовалось уже тогда! Первая появилась на школьной лестнице после уроков, несчастная, в первый же день. И несчастье не подвело: несчастная и в последний! От слез солнце разбивалось на лучики. Кто мог предвидеть, что беда отсюда придет? И уже казалось и мне, что белые фартуки и оживление — фальшь. Уже смотрю ее глазами! Господи, за что это мне?! Есть, наверно, за что.