Шаролта Раффаи - Горы слагаются из песчинок

А иначе об этом разве расскажешь?

Когда Подросток попал в мастерскую — когда это было, месяцев восемь назад? — осень наступила рано. В конце сентября зарядили дожди — холодные, беспросветные. Шеф был не в духе. Он слонялся как неприкаянный по мастерской и если исчезал за железной дверью, то вскоре появлялся снова — долго высидеть в одиночестве он не мог. Иногда Шеф подходил к кому-нибудь из рабочих и пытался завязать беседу, но те только бурчали в ответ и делали вид, что очень заняты, что работа невероятно трудная и срочная. А Мастер, тот и вообще не глядел в сторону Шефа — открывал крышку капота и поворачивался к нему промасленным задом комбинезона.

Шишак нервничал: косил то на Шефа, то на Подростка. На Шефа — с опаской, на Подростка — враждебно сверкая исподлобья колючими льдинками голубых глаз. Похоже, он все-таки не примирился с ним. Шишака раздражало присутствие Подростка. Видя, как благосклонно относится к нему Шеф — пусть это выражалось лишь в одобрительном похмыкивании, — он с отвращением отворачивался.

Уже тогда, а шел еще только второй месяц, Подросток все время ощущал, как по спине подирает мороз. С фальшивой стыдливостью показывал он Шефу свою работу — запоротые детали. Надеялся, что тот рано или поздно устроит ему разнос — это казалось совершенно неизбежным. Надеялся, что Шеф начнет честить его в хвост и в гриву — на что он великий мастер, — поминая и мать, и отца, и всю флору и фауну, от травы до пресмыкающихся и четвероногих, по-своему рафинированно и без нецензурности, так что особенно и придраться не к чему… Он думал, что таким образом наконец окажется на одной доске с остальными, уравняется с ними, не будет колоть глаза. Но Шеф с удивительным самообладанием сдерживал эмоции и на дерзость Подростка внимания не обращал, только качал головой и молча шел дальше.

В один из этих мрачных сентябрьских дней Мастер впервые взял его под свою защиту.

— Ты зачем это делаешь? — шепотом спросил он.

— Что? — покраснел Подросток.

Всякий раз, когда он замечал сходство между Мастером и Отцом, сердце его сжималось. Сходство их было не во внешности. Не в чертах лица и не в жестах — в чем-то другом. Наверное, в мягкости, доброжелательном внимании — одним словом, в отношении к людям…

Не получив ответа, Мастер посмотрел на него долгим сочувствующим взглядом.

— Это я из-за других, — смутившись, пробормотал Подросток.

Мастер выпрямился. Все, кто был рядом, украдкой наблюдали за ним: как-никак Мастер — лучший среди них специалист.

— Товарищ завпрактикой! — перекрывая шум, крикнул Мастер.

Шеф недоверчиво обернулся, остановился в ожидании. Мастер решительно подошел к нему. Пока он с ним говорил, Шеф только пожимал плечами, потом нехотя кивнул.

— Ну, парень, — сказал Мастер, вернувшись на место, — отныне будешь осваивать ремесло под моим началом. Руководитель ваш не возражает. Только ты не надейся… он будет тебе и другие поручения давать, туда-сюда посылать… но в основном будешь работать со мной. И уж, будь уверен, больше ни одной детали тебе запороть не удастся. Я с тебя глаз не спущу, дружище.

Шишак наблюдал за ними, прищурившись.

Подростка бросило в жар — и от радости, и от испуга.

— Я должен бы вас поблагодарить, — взглянул он на Мастера, — но как-то это… не знаю. Не знаю.

— Они тебя обижают? — спросил, наклоняясь к нему, Мастер. — Кто, Шишак, поди?

— Нет, нет! — запротестовал Подросток. — Не трогают они меня. — И с горечью добавил: — Только презирают, что ли. Как будто.

— Ты в этом уверен? Или так говоришь?

— Мне так кажется.

— Ну вот что, — улыбнулся взрослый. — Нечего сантименты разводить. Давай-ка лучше работать. Как будешь работать, так к тебе и будут относиться. Вот когда руководитель ваш похвалит тебя за усердие, а не за что иное, вот тогда и поговорим.

Подросток немного повеселел и больше не заглядывал на другую половину мастерской, где Шишак ремонтировал камеру от государственной легковушки. Из-под абразивного круга наждачной машинки сыпались искры и гасли в белом облачке резиновой пыли.

Шум мастерской уже полюбился Подростку, как и фиолетовые тени, и неожиданно вспыхивающие огни сварки, и даже тяжелые, поначалу с трудом выносимые им запахи. Но в тот день — может быть, из-за промозглой сырости, что проникала через распахнутую дверь, — ему было тоскливо. Его угнетали недобрые предчувствия, рассеять которые не могли даже теплые, то и дело останавливающиеся на нем глаза Мастера. Напротив, как раз в его взгляде Подросток заметил что-то такое, что предсказывало приближение опасности. Или это он задним числом придумал? Все были в тот день чем-то раздражены, не он один. Все.